Русская эстетика: Тема художника как любящего существа

Т.Ю. Быстрова

Как и отечественная философия в целом, русская эстетика имеет ярко выраженный онтологический характер. Это значит, что при объяснении процесса художественного творчества создатель произведения искусства всегда трактуется шире: он творец, творец своей жизни, в ряде случаев - продолжатель дела Бога, творец как таковой. Соответственно, состояния и качества художника представляются неотчуждаемыми, всецело захватывающими человека. Поэтому ключевым для эстетического онтологического исследования выступает понятие «души», связанное с телесно-чувственным существованием человека. Душа не замкнута внутри себя, само ее наличие и отдельность подразумевают наличие ограничивающего ее мира, в то время как дух «исходит из себя» (М.М. Бахтин). Душа стремится к гармонии с миром, духу это необязательно, он скорее самоценен. В своих переживаниях душа неповторима, уникальна, конкретна, - дух несет в себе больше всеобщего, наделяет душу «всеобщей индивидуальностью».

«Секрет писательства заключается в вечной и невольной музыке в душе», - пишет В.В. Розанов (Розанов В.В. Несовместимые контрасты жития. М., 1990. С. 467), В.В. Кандинский ищет «душевные законы» искусства, а Б. Шергин призывает «расправить крылья» души. Душа неопределима статично, но только процессуально. По определению В.В. Розанова, «душа есть страсть», страсть «наслаждения миром» (там же. С. 499). Б.Л. Пастернак говорит о «радости, получаемой от жизни», «счастье существования». Радость оказывается эмоциональной составляющей любви как целостного бытийного состояния художника в его отношении к миру. Именно такое состояние требуется для творчества, недаром К.С. Станиславский замечал: «Творчество требует полной сосредоточенности всего организма - целиком» (Станиславский К.С. Собр. соч. В 8 т. Т.2. М., 1954. С. 121).

Любовь делает художника индивидуальностью, «оформляет меня утверждающе извне» и задает «принцип эстетического видения» (М.М. Бахтин). Можно сказать, что это и принцип эстетического бытия, поскольку любовь позволяет открыться Другому, которым может быть в творческом процессе и герой, и материал, и мир в целом. Этого не произойдет без участия веры - чувства, духовно возвеличивающего предмет любви. (Так, В. Ходасевич различает: говорить о быте - с любовью, о бытии - с верой). Вера онтологизирует явления, не доступные непосредственному видению, утверждает их как возможные - в силу их принадлежности полноте единого бытия. Она знаменует слитость человека с универсумом, причастность ему, осуществление его творческого предназначения в мире. Она приводит в пророчествам и предвидениям в искусстве.

Любовь есть необходимая предпосылка и настроение творчества. Как только она исчезает, художник перестает быть собой. Степень любви становится критерием художественности. В.В. Розанов, сравнивая воздействие произведений А.С. Пушкина и Н.В. Гоголя, замечает, что подробности любого пушкинского фрагмента не запоминаются целиком, сколько бы раз он не был прочитан, тогда как текст Гоголя, будучи перед глазами только однажды, запоминается весь, в мельчайших деталях, например, начальные строки «Мертвых душ». Пушкин для Розанова гений и «символ жизни», потому что все живое «влечет его, и подходя ко всему - он любит его и воплощает» (Розанов В.В. Несовместимые контрасты жития. С. 226). Поэтому пушкинские произведения живут, никогда не заканчиваясь и не останавливаясь, мерцают разными гранями, так что их трудно запомнить. «Гоголь погасил свой гений», его произведения не более, чем «мозаика слов», «восковой язык», они не имеют ничего общего с «естественным рождением». Гоголь - не любит, - считает Розанов. Будучи мертвым сам, он создает «мертвую ткань», которая, хотя и входит в душу читателя, остается в ней неизменной, недвижимой, и оттого запоминается. Входить в произведения Гоголя значит «убийственно поднимать на себя руку», - предостерегает автор (там же. С. 231).

Что же дает любовь художнику? Она позволяет воспринимать любимое как тайну, нечто удивительное и недостижимое, недаром О.Э. Мандельштам относил способность удивляться к главным добродетелям поэта. Удивленное любящее отношение рождает таинственную притягательную силу искусства. Оно же учит видеть и чувствовать «впервые» или как будто впервые даже привычное, повседневное, находя самобытность в обыденном. Художник видит не то, чего еще никто не видел, но так, как не видел никто. Любовь учит особому зрению, близкому по остроте к детскому восприятию мира. Так, Б.Л. Пастернак писал о Льве Толстом: «Он всю жизнь обладал ... способностью видеть явления в их оторванной окончательности отдельного мгновения, в исчерпывающем выпуклом очерке, как видим мы только в редких случаях, в детстве, или на гребне всеобновляющего счастья» (Пастернак Б. Об искусстве. М., 1990. С. 217).

Наконец, любовь всегда конкретна: «тайна» того, что любимо, не исключает внимания к детали, индивидуальным особенностям. Мир для художника складывается из множества элементов и частиц, каждая из которых дорога, каждая в равной мере определяет его «лицо». В.В. Розанов объясняет появление «восковой картины» в гоголевских произведениях тем, что Гоголь не учитывал индивидуального, что, например, украинские пейзажи в его ранней лирике, равно как российские дали в «Мертвых душах», всегда являют общую панораму, они абстрактны, а не есть «собрание частностей». Писатель берет явления не в их действительной жизни, а в абстрактном пределе, что приводит его и читателя к потере чувства жизни, в отвращению к ней, в конечном счете. Вместе с тем, диалектика любви предполагает, что деталь и частность не заслоняет для художника мир как целостный и конкретный предмет. «Добиться чувства реальности, уловить ее вкус, передать саму атмосферу бытия», - говорит по этому поводу Б.Л.Пастернак (Пастернак Б.Л. Об искусстве. С. 364). Таким образом, можно констатировать наличие единой традиции в трактовке любви русскими эстетиками.

Более подробно с этими идеями можно познакомиться в книге: Т.Ю. Быстрова "Философия искусства. Очерки истории архитектуры, искусства, дизайна" Екатеринбург: Архитектон, 2006.

26.09.1997