Возраст дизайна: анализ версии "дизайн всегда" (2)

Т.Ю. Быстрова

С другой стороны, форма предмета и ее отдельные элементы ответственны за гармоничное взаимодействие человека и большого мира, его окружающего, - космоса, пространства. Определенное положение вещей друг относительно друга (например, шеста, держащего чум, и очага; мужской и женской половины дома) поддерживает порядок мира, частью которого эти вещи являются. Более того, структуры предметов и больших начал мира подобны, по малому можно догадаться о большом, дать ему осуществиться. Так у греков, тождество микро- и макрокосмоса, в свою очередь, влияет на пропорции архитектурных сооружений и бытовых вещей, от храма до хитона. Если искать параллель с сегодняшним дизайном, то отголоски подобного осмысления видны в экологическом подходе, формирующемся с 1970-х гг. и поднимающем проблему сохранения человека и среды. И это понятно, ведь идея гармоничного совпадения человека и мира в целом, столь значимая для традиционных культур, в последующие времена была почти забыта. В дизайне и тому, что ему предшествовало, все возникало как рациональное - но лишь для общества или его отдельных представителей, как функциональное - опять-таки для пользователя. «Мы сделаем удобнее, комфортнее, экономичнее», - говорят дизайнеры, исподволь подтверждая этот подход. Иначе говоря, дизайн вырастает в антропоцентристской модели бытия, одним из основных измерений которой являются к тому же экономические показатели, превращающие ценность вещи в ее стоимость. Совсем иначе происходит в первобытности и любой традиционной культуре, модель мира в которой можно обозначить как «космоцентристскую». В ней вопрос о последствиях предпочтений и действий человека по отношению к миру в целом даже не обсуждается, поскольку именно этот мир всегда стоит на первом месте. Экологический подход на новом уровне позволяет поставить вопрос о защите и адаптации, на сей раз в большей степени от цивилизационных и культурных вторжений. В противном случае человек перестанет быть собой, утратит (и уже утратил) какие-то существенные черты и способности, как телесно-соматические, так и психологические. Сидеть на стуле, тем более, на кресле, конечно, удобнее, чем на кочке или корнях дерева. Но к корню надо приноровиться, преодолеть его характер и сопротивление, притерпеться, тогда усилия приведут к тому, что он станет не только удобен, но и более ценен - ценностью затраченных усилий. Эргономически-совершенная форма современного стула предотвратит эти усилия, а значит, не даст возможности реализовать часть потенциала, отведенного человеку, и никакие оптимистичные рассуждения о том, что «энергия пойдет на достижение других результатов», не убедят меня в том, что именно нерастраченная энергия освоения стула с необходимостью будет способствовать творческим усилиям или интеллектуальным радостям. Столь же трудно-доказуемой выглядит адаптация «пополам», когда, например, мы вводим в вещество стула пятьдесят процентов пластика и пятьдесят процентов древесины (предположим, пропитывая одно другим), а форму делаем полубионической-полутехногенной, как бы имея в виду качественную инаковость современного тела от всяких других: оно как будто бы настолько отвыкло от «чистой» природы, что проще придумать новую смешанную среду для него, чем пытаться напомнить о первоистоках и сущности. Даже ревностные сторонники конкретно-исторического подхода, думаю, согласятся с тем, что формы приема пищи, мытья или сна могут стать и становятся иными, но не суть потребности в пище, чистоте, сне или продолжении рода как таковых, которые сегодня пытаются исказить.

Понимая под экологией (реакция на «ускользающее бытие», как говорит один из современных авторов) особый тип мышления и систему мер по сохранению не только природы как таковой, но и человека во всей его неповторимости, можно сказать, что отсутствие рефлексии современных дизайнеров по поводу экологичности и этичности их деятельности может быть небезопасным для тех, кто пользуется продуктами этой деятельности. Особенно это важно для «ближних» вещей, с которыми человек соприкасается постоянно, привязываясь к ним и прощая недостатки. На этом пути идея «вечного» возраста дизайна, безусловно, может сослужить хорошую службу. Но, согласимся, что и без нее изучение истории для современного проектировщика - дело продуктивное и вполне естественное.

Еще одним аргументом в пользу идеи «дизайн всегда» можно считать то, что позже было названо системным подходом к проектированию: в большинстве культур вещь не автономна, но всегда вписана в относительно компактную систему необходимых предметов, создающих своеобразную оболочку-медиатор между человеком и природой. Длина печи такова, что на ней может улечься и согреться человек, но в то же время не бесконечна, ведь печь необходимо чем-то топить. Отсюда модификации вроде японских котацу - жаровен, вделанных в углубление в полу, поверх которого кладут циновку. Размер очага диктует размеры помещения, которое обуславливает пропорции и размеры ковров (циновок, войлочных покрытий и т.п.). Общий объем вещей у кочевых народов естественно ограничен возможностями скота, перевозящего поклажу. Форма предметов пригнана таким образом, чтобы они легко входили в интерьер или легко складывались друг с другом. Такого рода цельность и рациональность, на первый взгляд, похожи на дизайнерскую. Однако, опять-таки не во всем. Если системы традиционной культуры детерминированы в первую очередь природой - рельефом, климатом, погодой, и формируются спонтанно, путем отбора и отсеивания элементов, - то позднейшие предлагаются проектировщиком - потребителю, в готовом виде (не считая относительно небольших поправок, в случае, когда пожелания заказчика учитываются по ходу работы). В дальнейшем многое из найденного в более ранние времена, попросту теряется в связи с изменениями условий жизни и социальным расслоением.

Наконец, сегодня вспомнить о почтенных корнях дизайна иногда прямо-таки требуется - в связи с появившейся тенденцией виртуализации предметного мира. Развоплощение, дематериализация свойственны некоторым интерьерным проектам не только в связи с какими-либо специфическими концептами. Понятно, что деструкция человека приводит к деформации его проектного мышления. Ирония цивилизации состоит в том, что помнить о теле, осязаемости, вещественности, притертости становится все труднее. Даже архитектура этого не всегда в состоянии достичь. Историко-культурный опыт общения человека с вещью становится все актуальнее.

Несмотря на сказанное, идея «вечного» дизайна ценна и значима, поскольку позволяет увидеть необходимые черты продуктов современного дизайна, такие как:

• гуманность, не отрицающую важности взаимосвязи человека и природы, человека и окружающего мира,
• эргономичность,
• полифункциональность,
• целесообразность,
• возможность превращения полезного и удобного в красивое, эстетически-привлекательное,
• системность,
• экологичность.

Однако с той же степенью уверенности можно говорить об «искусстве всегда», «медицине всегда» и так далее, хотя на самом деле до поры они присутствовали в культуре в скрытом виде и не были представлены ни как отдельный социальный институт, ни как профессия или специализированный вид деятельности. Получается, что, при всех своих достоинствах концепция design forever не объясняет целого ряда моментов. Укажем их.

09.09.2007