Книга детства. 1993 (21)

Т. Быстрова

Таковы были развлечения. Позже, под влиянием отца к ним добавилась рыбалка, ею заразились все, даже бабушка азартно наблюдала за нами.
Рыба в реке была, но, конечно, не повсеместно, нужно было знать места. Владельцы лодок, мужики, постоянно этим промышлявшие, держали свои участки в тайне, в соответствие с обычаями. Те, кто без промедления жаждал получить большой улов, вынуждены были отважиться на брожение (от слова «бродить» - по реке), на отказ от удочек в пользу бредня. Его делали, как правило, из двух жердей и куска тюля или сетки. Заходили в воду по грудь, причем в любую погоду, погружали снасти в воду так, чтобы один край доставал дна, и волокли вертикально против течения, подгребая к берегу, несколько сот метров. Течение в реке всегда было довольно сильным, особенно после дождей, и холодно это было, и небезопасно, но - наклонялись, и сгибались, и шли. Потом выскакивали, когда достаточен казался улов, растирались, спешно бежали домой, в баньку, после пили брагу и водку. Взвешивали самых крупных сорожек, щук и язей. Варили уху, без картошки, с одним только луком, для аромата. Отходили помаленьку в тепле, голоса становились возбужденнее и громче, начинались воспоминания о прошедшем дне и другие рассказы. Ругались и матерились при этом безбожно, от удовольствия. Если улова не случалось, удовольствие состояло в переходе  от холода и забот к этому беззаботному долгому размягченному сидению в тепле, возле печки, с выпивкой и продолжительной едой. Работа отодвигалась на завтра...

Мы не бродили, а ходили с удочками, это тоже было интересно. Брат Леша лет с шести жил исключительно в режиме рыбацкой жизни, рано вставал, гораздо раньше меня, уходил к реке, относился к делу со всей серьезностью. Это болезнь особого рода, рыбакам известная. Застать его дома в часы вероятного клева было невозможно, на реке, только на реке, проводил он дни и вечера. В особенности вечера хороши были для рыбалки.

Удочки он мастерил из всех возможных прутиков и прутьев и привозил из города,  снасти тоже частично изготовлял и приспосабливал сам. Червей мы копали на огороде в  навозе или набирали для насадки ручейника в маленькой речке. Приносили мучнисто-белых, с черными  маленькими головками, опарышей со скотного двора. Ловили с вечера саранчу в лугах, сачком или прямо руками, усаживая ее в бутылку, чтобы не выпрыгнула. Это были большие зеленые кузнечики, их только называли так - саранча.  Черного хлеба или каши для  подкормки рыб в тихих местах со слабым течением всегда было достаточно. Требовались только желание и время, а они у нас были.

     Мест со временем обнаружилось несколько. Совсем рядом с деревней, там, где речка соединялась с рекой, между ивовых кустов было несколько просветов. И течение под ними замедлялось, в спокойной воде мы ловили пескарей и уклейку, которые в основном доставались кошкам. Мелкая эта рыбалка удавалась почти всегда, важна была беспроигрышность варианта, а не величина улова. Кроме того, случайно могла заплыть рыбка покрупнее, щуренок или подлещик. Даже если этого и не происходило, у реки,  среди  высокой травы в берегу, за ветром, в тишине, закрытые от всех, мы чувствовали себя очень уютно. Проголодавшись, ели хлеб, который принесли для прикорма. Иногда  наблюдали за выдрой, плывущей вдоль соседнего берега. До дома было близко,  поэтому нас не пугали моросящий дождик или надвигающаяся грозовая туча, убежать мы всегда  успевали. Стоило подняться  от реки на берег, как вся деревенская жизнь становилась видна, как на ладони: вот пригнали скот, вот едет машина с хлебом, - поэтому и бабушка могла сопровождать нас, как бы не теряя связи с хозяйством. Она наблюдала заодно, кто возвращается из-за  реки, из заречного леса, и как идут, тяжело ли, и много ли набрали грибов-ягод, расспрашивала, разговаривала, словом, вела разведку, совмещая полезное с приятным. Место было удобным, не миновать, и разговор завязывался как бы сам собой,  а в  деревне не удалось бы. Маленькая  речка текла совсем рядом и тоже казалась очень привлекательной для рыбалки. Мы  попробовали однажды, но ожидания, увы, не оправдались. Простояв под дождем на болотистом берегу, там, где раньше был пруд, целый день, и не получив никакого удовольствия, мы вытащили несколько гольянов, которых отец - он это лето проводил с нами - тут же обозвал гальюнами, познакомив нас с матросской лексикой, как всегда, припомнив какой-то седобородый анекдот. Так выяснилось, что прокормить наши рыбацкие аппетиты могла только река. О том, чтобы восстановить пруд и ловить настоящую рыбу, разговоры велись всеми заинтересованными лицами, но дальше них дело не шло, так  и оставалось все из года в год, по-прежнему.

     Второе место на реке находилось чуть дальше, там, где на полдороге между двумя деревнями, она делала поворот. Линия кустов на нашем берегу здесь уже обрывалась,  довольно крутой, поросший травой, берег без единого деревца переходил в пологий склон, который широким серпом спускался к воде. Из-за травы здесь приходилось  постоянно стоять на ногах, иначе  было не разглядеть поплавок. Да и присесть было не на что, ни коряги, ни бревна, ни даже более-менее ровной площадки. Постоять стоило, потому что сюда, в глубокую воду, заросшую осокой и кувшинками, заплывали крупные - по нашим меркам - рыбешки. Одно лето оказалось особенно щедрым на рыбалку именно на повороте, и я помню, за один день поймала щуренка сантиметров тридцати, подлещика на полкило, даже удочка согнулась, даже взвесили потом на наших железных весах, ух и боялась я, что он сорвется с крючка, - и еще десятка два других рыбок, почти такого же размера. Щуренок брыкался и щелкал зубами, он был первым в моей рыбацкой биографии, и потому запомнился.

     Наша беда порой состояла в том, что из деревни при желании можно было разглядеть, как идут у нас дела. И вот, как только фортуна поворачивалась к нам и удочки начинали взлетать над водой чаще, появлялись как бы невзначай представители деревенской молодежи. Вполне в духе лучших тамошних традиций они начинали купаться в доселе никогда не посещаемых местах, с невиданным шумом и плеском, и как бы не замечая нас. Все делалось из естественной вредности, с целью распугать рыбу, ни себе, так и не людям, логично. Ради этого забывали даже о привычках и опасениях. Но всю реку не проплывешь, мы просто уходили дальше, туда, где купальщикам нас было не достать.

     Следующий пункт был - старая электростанция. Я уже писала, что в предвоенные годы некоторое время в тех краях существовало поветрие, суть которого сводилась к самообеспечению деревни всем необходимым. Построили маленькую электростанцию  на реке, но, как говорит бабушка, электричества не хватало даже на нужды деревни, мощность оказалась невелика. Деревню подключили к централизованной сети, а деревянный  остов - и даже часть немудреного оборудования - остались доживать, догнивать и ржаветь неподалеку. Ко времени моего рассказа сохранился как бы мост,  перекинутый через всю реку, состоящий из множества отдельных квадратных срубов.  Когда-то он был полностью скрыт водой, а потом река внезапно резко опустилась, так и  не достигнув более прежнего уровня. Где-то остались бревна и доски поверху, где-то эти доски унесло половодьем, остались только сами срубы, затянутые зеленой мохнатой травой изнутри, глубокие и скользкие, с сильным течением. Картина менялась ежегодно.  Лишь у самого берега никакой переправы не  было, течение уносило все подсобные приспособления. По бревну или нескольким доскам следовало перебраться  над  бурлящей водой сначала на ржавую рыжую турбину, вернее, на то, что от нее осталось, прыгнуть, стараясь  не смотреть на воду, на прочный, пусть и с выбоинами, "мост" и искать  наиболее удобное и привлекательное место для рыбалки. Те, кто рыбачил со спиннингом, вставали на середину нижней из двух и лучше сохранившейся половины "моста",  туда,  где вода плавно и неумолимо текла  прямым  потоком несколько десятков метров, не загороженная ничем. С маленькой зимней удочкой, для рыбалки впроводку, вставали на край одного из  срубов, ближе к берегу,  в некоторых из них течение было сильным, в других вода почти не двигалась, - кому как больше нравилось. Сразу за ГЭС, справа по течению реки, начинался глухой рукав, или старица,  со стоячей водой, с желтыми кувшинками в изобилии. Туда тоже ходили, с  бредешком,  но рыбачить на удочку мало кто отваживался, разве что с лодки, а они не у всех были.  Берег был почти непроходим, и опасность, что леска запутается среди стеблей речной травы и коряг, принесенных течением, велика.

Предыдущая