Книга детства. 1993 (17)

Т. Быстрова

За каждым домом, где был скот, была закреплена обязанность пастушить примерно раз в месяц, один или несколько дней, в зависимости от количества. За лето выходило три-четыре раза. Мы с бабушкой чаще оставались с утра домовничать, то есть готовили еду, кормили кур, цыплят и поросят, выполняли всякую мелкую работу, а к обеду шли в луга,  где наши "пастушки" нас уже поджидали. Лишь несколько раз меня брали на целый день, но это было довольно трудно и утомительно, независимо от того,  приходилось ли бегать пол лугам и кочкам за скотом, чтобы не разбежался, или сидеть под стожком, раглядывая сонное стадо. Открытое пространство, деревня далеко, лес тоже, отойти некуда, рыбачить некогда, занятие на любителя. Колхозное стадо сопровождал из года в год пастух Венька, мужик лет сорока, пьяница, бабник и матершинник, всегда в одном и том же брезентовом, потерявшем цвет плаще, на лошади, с кнутом, в широченных не по долговязой фигуре засаленных брезентовых штанах. Как ему не надоедало, не знаю. Вероятно, ничего другого он просто делать не умел. Меня хватало на полдня, либо с утра до обеда, либо наоборот, с каждым годом все менее охотно. Хорошо, что больше и не нужно было, наши бабушки держали козу - козлята в счет не шли,  - несколько баранов и овец,  которых в деревне собирательно называли Бяшками - всех, звали: баш-баш-баш.
Это требовало одного дня работы. Интересно, что никто и никогда особо не следил, графиков никаких не было, но очередь и количество положенных дней выдерживались неукоснительно. (Коз звали Мальками, с ударением на первом слоге, кричали: маль-маль-маль. Все свиньи и поросята были всегда обязательно Борьки и Симки. Индивидуальные имена появлялись начиная с коров. Кошек тоже никак не называли,  кошка и кошка. Собаки все без исключения были Найды, Жучки и Шарики, насчет последнего не уверена). 
Я немного отошла от маршрута прохождения по деревне, переключившись с нашей избы на магазин. Но между ними стояло еще десять-двенадцать  домов, и некоторых их обитателей пропустить никак нельзя. Напротив нас, в первой по счету избе на той стороне улицы,  жила стандартная отечественная семья - отец, мать, двое детей, сын и дочь. Соседку звали  Антонида, изрытое оспинами лицо увенчивал нос картошкой, таких невероятных размеров, что это напоминало мультфильм или кукольный театр. Еще более красочной и общеизвестной фигурой была ее дочь, Тамара, Тамарка по прозвищу Болгария. Откуда взялось прозвище, не знаю,  может быть, от болгарских сигарет, вроде  "Стюардессы" и "Ту-154",  которые она курила. Из женщин в деревне она курила одна. Довольно симпатичная и крепкая, она была калекой, одна рука не выросла, оставшись тонкой и сухой, и кисть загнулась неестественно к локтю, не шевелилась. Отмеченных Богом на этой земле было много, пьянство ли, невнимание к детям тому виной. Тамарка-Болгария не слишком обращала внимание на свою увечность, выполняла любую посильную работу, была почтальоном (до всех Нюр, о которых я писала выше, или между ними).  Была резка и невоздержанна в суждениях, пила водку, громко ругалась матом, дралась с матерью, не уживалась ни с кем. Была веселая, с юморком, любила погутарить-поболтать, насмешить старух на завалинке. Над ней смеялись без злобы, она была как бы одним из столпов деревни. Даже когда уехала, вышедши замуж, в другое  село, имя часто мелькало в разговорах. 
У ее брата, невысокого ладненького и светловолосого мальчишки лет на семь нас постарше, кажется, Николая, вернувшегося после армии домой, был мотоцикл и настоящий кассетный магнитофон, которые тогда только появились. Как и положено было, он носил его на запястье, слегка откидывая и включая звук на полную  катушку. Он часто ездил к родственникам в недоступное нам и казавшееся оттого особенно привлекательным, прямо-таки несравненным, село Богородское за рекой. Все это вместе плюс мотоцикл, на котором сам себе хозяин, плюс разница в возрасте, окружало его ореолом молодеческой удали. Брат Леша ему завидовал. 
Когда они уехали, на брошенном огороде поднялись огромные сиреневые, розовые и алые маки, большие, нарядные. Мы собирали их коробочки, чтобы класть зернышки в стряпню вроде торта «Наташа», только входившего в моду. Вот и все, что осталось на память.

Рядом с ними жила одиноко в лохматой старенькой маленькой избушке на два окошка бабушка Стёпиха. Очень стара была, хозяйства, кроме кур, никакого не держала. Стара, седа, сгорблена, росточку маленького, моя бабушка говорила, что еще в юности ее дразнили за этот крохотный рост и прозвище было, что-то вроде Воробьяниха, что-то с воробьем связанное. Воробьиная головка, вот как. Голова, всегда под платком, как и у всех деревенских старух, покрыта была седоватым старческим пухом и впрямь напоминала птицу. Черты лица, неопределенные, тоже искаженные возрастом. Глядя на морщинистое маленькое лицо, наполовину скрытое толстым  платком, трудно было сказать, кому оно принадлежало в юности - красавице или заурядной дурнушке. Вышла замуж, муж умер прежде нее, дочь приезжала однажды в гости, из Серова, где жило почему-то полдеревни, видно, на стройках социализма не очень паспорт спрашивали. По-моему, отстраненная, другая, не желающая вспоминать, что она отсюда, так было со многими,  кто вырос в деревне и - изо всех сил берег хаотично-грязноватый безалаберный уклад деревенской жизни, переехав в провинциальные города (кажется,  других в России нет), но не желал бы себе самому показать связь и корни, и не их тому  вина, а так все остальное время, зимой и летом, Степиха все время была одна, в своей оклеенной старыми выцветшими и пожелтевшими газетами избушке, куда заходили несколько кошек и котов, которых она подкармливала по мере возможностей и которые, наверное, скрашивали ее одиночество, потом она тоже умерла, незаметно исчезла, ни для кого не больно, а жаль. Только тропинка к ограде заросла и перестали цвести высокие розовые, белые и пурпурные мальвы в крохотном кривоватом палисаднике. Когда мы были маленькие, то приходили в ее выбеленную известью изнутри низкую избушку.  Самым поразительным было для меня то, что она купала своих кур. Окунала в бочку с водой, мыла, приговаривала. У кур были облезшие от частых помывок розовые задницы едва ли не до самых  крыльев, этим они и отличались от своих собратьев и соседей по деревне. Потом и на кур не стало сил, и на огород. Жила не видно не слышно, хлеб приносили соседи. Так я всегда до сих пор удивляюсь и не могу придумать, что она делала в этой крохотной каморке, чем занималась долгими зимними днями?..

Предыдущая ... Следующая

Презентация "Бочонок с головой медведя" в проекте "Русская вещь"

06.12.2008