Книга детства. 1993 (14)

Т. Быстрова

Хождение в баню по субботам составляло целый особый до мельчайших подробностей разработанный ритуал, нарушить который не могло даже нечто неординарное. Баню всегда топила Хавронья и она же шла первой, в самый жар, когда все остальные зайти еще не отваживались. Парилась в одиночестве березовым веником, возвращалась в избу, просветленная, размякшая, благостная, отмытая от всегдашней своей черноты, в чистом платочке. Садилась пить чай, пот еще выступал на лице. Снимала платок, расчесывала волосы, черные, над белым, каким-то очень непохожим на нее, лбом, над красными морщинистыми щеками. Наставал черед бабы Мани, если гостил кто-то из женщин, тоже шел с нею. Через час примерно возвращалась и она, все повторялось, только сквозь реденькие седые волосы при причесывании были видны капельки испарины на розовой тонкой коже с коричневыми старческими пятнышками. Потом шли мы. Экономили воду, как и все, хотя ее еще немало оставалось. Но вода, особенно нагретая, была ценностью и требовала особого отношения. Вымыться в двух тазиках, да при этом дочиста, до скрипа, - вот был идеальный, всегда осуществляемый, вариант.

Вообще, гигиеническими процедурами в деревне не злоупотребляли. Умывались холодной водой из рукомойника, пользуясь при этом пахучим хозяйственным мылом. В баню ходили раз в неделю. Мылись при этом тоже хозяйственным темным мылом, утверждая, что от него волосы становятся лучше, а от дорогого, городского (это копеек за тридцать против девятнадцати) кожа потом зудит. В любую погоду ходили часто босиком по всему дому, из хлева на кухню, из кухни в огород. Ноги были черные, заскорузлые, носы - от нюхательного табака - тоже. Зубов у большинства деревенских бабок не было или было настолько мало, что щетка не требовалась. Спали в чем ходили, не раздеваясь, укрывались дерюгой. Но ощущения грязи - не помню. Не было никогда.

К числу повседневных наших с бабушкою дел можно отнести и поход в магазин за хлебом. Его привозили раз в два дня, после обеда. В последние приезды магазин работал уже только в эти часы, потом закрылся вовсе. Всегда были трудности с продавцом, всегда продавщицы держались недолго, потом обнаруживалась недостача, их снимали с работы, а новых претенденток становилось все меньше и меньше. Преимущество в походе за хлебом у нас состояло в том, что мы - да соседи - первыми из всей деревни могли увидеть приближающуюся грузовую машину с хлебным ящиком, собраться и быстренько прийти в очередь. Хлеба ждали, живущие по соседству с магазином выбегали по нескольку раз, нужно было успевать, вдруг не хватит, что есть тогда в следующие дни?.. У закрытого магазина очередь вольно раскидывалась, разговаривали, приходили, уходили, занимали на родственников или соседей. В руках у всех были большие растянутые и выцветшие сетки-авоськи или просто мешки, потому что хлеба покупали много. На каждого взрослого члена семьи было положено (кем? почему?) две белых булки - по восемнадцать копеек - и шесть или восемь черных, совсем мокрых, кислых, действительно черных, - по четырнадцать. Этот хлеб покупали для скота, но и сами ели. Получалось, что каждый уходил сгибаясь под тяжестью с солидным грузом, неся на спине больше двадцати буханок. Черный хлеб складывали в холстяные мешки или в большие сетки-авоськи, про которые говорили: «кошель», белый хлеб - в дермантиновые потерявшие первоначальный цвет сумки, у всех одинаковые, видно, завезенные когда-то в сельпо, разом купленные, небольшого размера, так что буханки могли разместиться только стоймя и торчали наружу, с металлической, как правило, уже отслужившей свой срок застежкой в виде двух шариков, заходящих один за другой, на манер тех, что бывают на кошельках, и с перемотанными для прочности синей изолентой ручками (иногда их и вовсе заменяла алюминиевая проволока). Таков был фасон. Мы  ходили всегда налегке, потому что приезжим хлеба не полагалось, нам, как бы из милости, давали иногда по одной белой булке и, отлично зная нас, в этом вопросе почему-то не доверяли. Баба Маня покупала хлеб сама, лично, так было положено. Мы только занимали очередь, а помочь восьмидесятилетней бабушке не могли. Все деревенские держали деньги завернутыми в тряпицу в кармане фартука или за пазухой, или в старом потерявшем форму и цвет кошельке-«партмонете» («р» не звучала так отчетливо, как выходит при написании, все звуки были стерты, «патмонетъ»,  «партомонет», у кого как). Считали буквально каждую копейку, неоднократно проверяли, выкладывали засаленные рублевые бумажки. Иногда товар продавщица отпускала в долг, делая при этом запись в тетрадке карандашом. Кассы, по-моему, не было, только устный расчет. И счеты, большие, основательные, стучащие костяшками. Весы-тарелки с металлическими гирьками разного веса и величины. Мешки, из которых продавщица совком набирала сахар, конфеты или крупу и насыпала их на весы, пока тарелки не приходили в равновесие. Мне это занятие казалось очень интересным. Купив, расходились неторопливо, но и не задерживаясь, дома ждали дела. Шаньгинцы несли обратно свою ношу больше километра, часто это делали дети, подростки, ведь взрослые были на работе. Иногда шаньгинские бабы приезжали на телеге, забирали с собой мешки у всех односельчан, чтобы шагать было полегче.

Гири в музее (Коптелово, Свердловская область, 2005) 

Обычно один только хлеб никто не покупал, когда еще будет повод добраться до магазина, когда еще появится в следующий раз продавец, скажет: учет, или: за товаром поехала. Поэтому набирали из расчета на всю семью (режим жесткой экономии не отменялся этим). Чекушку водки или какое-нибудь дешевое вино, бормотуху в бутылках, «плодово-выгодное», иногда даже в трехлитровых банках. Сахар, для варенья и для чая, им посыпали также хлеб, намазанный топленым маслом, которое было в большем ходу, оттого что долго не портилось. Слипшиеся конфеты-подушечки, помадки и, опять-таки плодово-ягодную, карамель, развесное печенье, особенно пряники и сушки. Кажется, пряники были главным лакомством в любом, даже самом черством, их состоянии. Размачивали в стакане с кипятком (чай как таковой не пили, изредка закрашивали воду безвкусной блекло-коричневой заваркой, чаще молоком) и огромным количеством сахара, «песку», помню, гости клали по пять-шесть чайных ложек на стакан, это было не только положено по негласному этикету, но составляло предмет особой гордости, как для угощающего, так и для гостя, раскисшие до размеров стакана, пряники ели беззубыми деснами старухи, перекатывая со смаком от щеки к щеке, их грызли детишки, перехватывали на ходу женщины, заканчивали обед мужики. Все остальное давало хозяйство и лес, перечисленное выше было самыми покупаемыми продуктами. Еще, наверное, папиросы «Беломор», но я лучше помню самокрутки, табак из кисета, белые газетные бумажки, по которым, насыпав, проводят языком, потом едкий запах бумажного дыма. Еще одеколон «Гвоздика» от комаров, который есть в каждом доме на божнице или подоконнике.

Предыдущая ... Следующая  

24.03.1993