Книга детства. 1993 (13)

Ближе к дому, рядом с картошкой, росла кустистая черемуха. Один раз выдался такой урожай и так сладки были ягоды, что мы несколько дней каникул провели, ощипывая это доселе почти незамечаемое дерево. То есть, замечали, конечно. Под него убегали нестись курицы, в том числе и соседские, их нужно было выслеживать и выгонять, потому что могли поклевать-подпортить огурцы, главный предмет огородных забот, главное, можно сказать, богатство. (Баба Маня, собрав несколько мешков, возила их потом на попутке в Зуевку на базар, продавала государству. Килограмм стоил десять копеек. Помнится, государство нам продавало по восемьдесят. Тем не менее, маялись и делали - какое-никакое, а подспорье). Под черемухой мы играли, устраивали дом, наносили всякой всячины. Но ягоды никогда не принимали в расчет, до того памятного года, когда они созрели, были сладки и сочны, и не связывали во рту. Это было лето синих губ и фиолетовых языков у всего деревенского населения. Ягод насушили на крыше дома на железных противнях, потом нашли рецепт пирога из молотой черемухи, весь год и еще несколько последующих лет это было любимым семейным праздничным блюдом. (Стакан молотой черемухи, три яйца, стакан сахара, два стакана муки, соль, сода, гашеная уксусом, полстакана сметаны).

Вот такое было хозяйство, бедноватое, но не запущенное. Бабки целый день хлопотали, не приседая, моя бабушка, приехав, тут же присоединялась к ним, прямо в тот же день: расправлялась с мусором, накопившимся за год, со времен последней ее уборки, который здесь никто не видел, не замечал, как же в деревне да без грязи, перебирала вещи, шила и перешивала на стареньком, оставшемся от деда «Зингере» не только сестрам, но и соседкам, всегда очень простые прямые платья с небольшим вырезом или скромным воротничком, кроила сама, пряла пряжу из шерсти, состриженной с наших овец, носила воду и поливала огород, полола, косила, стирала, готовила, мыла посуду, стирала, ходила за хлебом... Где могла,  я присоединялась к ней. Мне очень нравилось полоскать белье, «лопоть», как его называли. Шли под гору, на речку. Там в воде лежали обычно бревнышки или старая массивная тракторная покрышка, с которых белье запускали на стремнинку. Струилась вода, как будто стремилась отобрать и унести наши вещички. На поверхности ее скользили жуки-водомерки, в глубине ходили маленькие рыбешки, на дне лежали палочки ручейника. Со всех сторон наступали мать-и-мачеха и лопухи, ива вместе с нами полоскала в воде свои листья. Спускаясь к речке, мы как бы исчезали из мира, и весь мир ненадолго исчезал, не слышно было криков и голосов, не видно людей и машин. Только голубые незабудки стояли над прозрачной темной струящейся водой, наводя меня на несколько меланхолические размышления. Глядя на них, полагалось что-то вспоминать и грустить о далеком, недосягаемом. Что я и делала, поначалу безотчетно, позже, в ранней юности, с видимым удовольствием. Мне нравилось заметное сходство с романтическими томными героинями, сгорающими и чахнущими от любви вдали от людских глаз и суеты. Однажды, подделываясь под образ, я похудела на четыре килограмма, мотивируя это второстепенными вымышленными причинами и упиваясь собственным самозабвением. Меня услышал и понял мальчик, приехавший в это лето к своей бабушке. Он был на год моложе, но столь же совершенен. Окружающий мир не казался нам скучным, но именно между нами, в разговорах ни о чем, играх, похудании, книгах и нечаянных, как будто нечаянных, прикосновениях рук, в его уже не по-детски наблюдательных влюбленных взглядах летними вечерами, во время последнего купания, когда солнце уже уходит, а остывающая земля выглядит такой полной и прекрасной, когда впервые к нам приходит молниеносное, столь четкое и внезапное, столь осязаемое, осознание того, что больше этого уже никогда не случится, и мы не станем ни для кого нырять в речку на стремнине, перебарывая страх, улыбаться как ни в чем не бывало, выныривая, не показывать боли после неудачного плюхания животом по воде и продолжать плескаться и смеяться дальше, что малышня не будет бросать непонимающих, но уже завистливых, взглядов в нашу сторону, и что никогда не будет ничего подобного между нами, того, что все видят, но никто не может объяснить, нашей внутренней близости и родства, несколько раздражающих и не дающих повода для придирок, атмосферы обоюдной заботы, незаметного чуткого ухаживания, понятного только тем, кто в нем участвует, ожидания и ожидаемых неожиданных встреч, перекрестных взглядов и влажно блестящих в сумерках глаз, и при всем том - ничего, нечего более, только мелкие услуги и мелкие подарки, только желание сказать и неуверенность или мудрость, этого сделать не позволяющие, только молчаливое согласие, единство, сопровождаемое ироничными репликами в адрес злопыхателей, которые только радуют нас, и мы видим друг друга в оранжевом теплом свете уходящего дня, и не боимся улыбаться друг другу. Это было удивительно и чудесно, первое везение, которого я сама не поняла, потому что мысли были заняты другим, ради которого все, собственно говоря, и затевалось и который, конечно же, как ему и полагалось, не принял меня и моей чудесной жертвы. Он оказался слеп. А меня сделало прозорливой долгое пронзительное, пронизанное ненужным - или очень нужным? - ожиданием, лето.

Деревенский буфет. Коптелово, Свердловская обл. 2005 

Но: вернемся снова к повседневным занятиям и делам. Полоть, окучивать, поливать в огороде мне тоже было интересно и не надоедало. Конечно, бабушка делала неизмеримо больше. Я, прохлаждаясь, в паузах тянула из земли первую морковку или срывала несколько луковых перышек, пробовала, отвлекалась. Воду для поливки носили заранее, наливали в бочки и бидоны, выставленные на открытых местах, вечером она становилась совсем теплой. Во время дождя ставили по желоб бочку, набиралась с верхом. Поливая огород, часто заодно мыли меня, прямо на грядке. Грязи всегда хватало, поле и скотный двор, дорожная пыль и лесная зелень, опилки и стружки сходили слоями, представляю, каких трудов стоило привести дитя в порядок. В первые годы наших приездов собственной бани у бабушек не было, ходили по субботам к соседям, то к одним, то к другим, последними, после всех, чтобы не помешать. К тому времени основное тепло уже выходило, жар спадал, но мне все равно казалось ужасно душно и не нравилось наклонять голову пониже к полу, где воздух попрохладнее. Не понимала я тогда прелести бани. Доходило до того, что в дни моего капризного настроения бабушка мыла меня в предбаннике, как ей хватало терпения, не представляю. Потом построили баньку на своем огороде, небольшую, тоже топившуюся по-черному, это облегчило и стирку, хотя бы по субботам, вода сохранялась в котле теплой до следующего утра. Стиральной машины, конечно, не было, корыто, руки и мягкая, долго не выпускавшая из белья мыло, вода.

Баня в Синячихе, Свердловская область, 2005. 

  Предыдущая ... Следующая
Презентация "Деревянная ложка" в проекте "Русская вещь"

14.04.1993