taby27.ru о философии дизайне, имидже, архитектуре  


День

Т. Быстрова

Мне снились яркие сны, в которых психоаналитик не нашел бы мате­риала для исследований, завороженный их гармонией и красотой. Мне сни­лась крутая, поросшая зеленой травою гора - средь равнин и болот, по­росших зеленой сочной травою. Резкий вираж совершала дорога, взбира­ясь наверх, а дальше вел тоннель, гулкий и бездонный. Он шел вверх - не так, как положено дорогам. Я шагнула туда без страха, на узкую пе­шеходную дорожку вдоль стены. Навстречу вниз неслись на огромной ско­рости автомобили. Колес не было видно. Они проскакивали с ревом мимо - как пули, как капсулы. Спутники испугались, вызывая меня обратно. Сон прервался отсутствием пути, идти назад я не хотела. Меня тянуло только вверх и вперед, внутри огромной горы. Глыба камня не давила.

Второй сон тоже был о ней, хотя и не продолжал первый. Теперь ви­раж и склон мы огибали на маленьком самолете, скользившем низко вдоль земли. Мы взлетали все выше, над желтыми кувшинками горного озера, ку­вшинки и осока окаймляли его берега, и я видела, как пригибает траву поток воздуха, возникающий при нашем движении. Отражение белой стреми­тельной птицы неслось по водной ряби. Мы поднимались еще выше, туда, где начинался лес. Светлый сосновый лес с густыми зелеными лужайками без тропинок. В нем не было никаких следов присутствия человека. Дви­жение вверх и в сторону, согласно наклонной плоскости горы, вызвало центробежную силу, склоняющую людей вправо, как бывает на карусели - в действительной жизни. Я держалась за спинку соседнего сидения, не опа­саясь упасть. Цветы и травы были похожи на упругий пестрый матрац, мягкий и надежный. Самолет приземлился на покатом зеленом склоне, по инерции проехав немного вниз и остановившись у кромки леса. Светило солнце, яркое нежаркое солнце начала лета. Кое-где виднелись проплеши­ны, мертвые, сожженные пожаром деревья стояли там, и пусто было вокруг. Мы приземлились в сердце зелено-желтого рая. Сон кончился, потому что я боялась проспать.

За окном вставало солнце. Я проснулась со странным и редким чувс­твом обещания чуда. - Кажется, я не забуду этот день, потому что случи­тся нечто удивительное, - сказала я себе и улыбнулась. И продолжила недоуменно через несколько секунд, приходя постепенно к отчетливости пребывания в настоящем: - Что бы это могло быть?

Я не хотела встреч со старыми друзьями. И встреч с коллегами. Де­нег. Письма. Нового знакомства. Выигрыша в лотерею, потому что никогда не играю в лотерею. Запоздалых признаний. Никчемных прозрений. Разве что цветов и новых снов. Мне трудно было угодить, одним словом.

Наряд дочери по поводу выступления на школьном концерте мы на сей раз решили свести к белой блузочке, джинсам и чудесному черно-фиолето­вому жилету, почему-то всегда напоминающему мне о пингвинах. К этому не имеют отношения ни его покрой, ни цвет, ни даже тощенькое тельце, его носящее. Все увенчивал розовый бант, последний бант моего взросле­ющего ребенка. Невкусный чай мы не допили обе. Как всегда по утрам.

Подходя к остановке, я на всякий случай осмотрела мрачную толпу, потеющую в шубах в ожидании трамвая. Я не хотела пройти мимо нечаянно­го счастья, обещанного золотисто-ветреным сном. Смотреть было не на что. Обрывки грязной бумаги устилали черный накатанный снег, не скры­вая под собой сокровищ. Лица женщин, хмурые и заспанные, вожделенно были обращены на рельсы, а не на мужчин. Трамвай задерживался. На рельсах играло солнце. Молодой человек, кажется, мой бывший студент, пятый день подряд отводящий сына в детский сад тем же маршрутом, каким мы добираемся в школу, в очередной раз отвел глаза. Как многие другие мои студенты. Они обессилены учебой. У них не хватает сил улыбнуться. У меня пока хватает, поэтому я улыбнулась - несколько в сторону. Люди сжимаются в комок и настораживаются, подозревая недоброе, когда встре­чают беспричинную улыбку. Это легко проверить.

Звонко и дробно скользя по проходным дворам к зданию школы, мы подняли упавшего на дороге старика в потертом пальто. Я с облегчением миновала опасный участок неприбранного газона, и именно в этот момент упал он. Он не хотел показывать боли, хотя сильно ударился. И - словно боялся, что за услугу потребуют воздаяния.

Возвращаясь домой через магазины, я увидела его в булочной и в молочном. На рукаве пальто еще сохранилось серое пятно сухой грязи. Он не узнал меня. Наверное, у стариков плохое зрение.

Я шла сосредоточенно и собранно, стараясь расшифровать мотивы и смыслы сна. Я давно была убеждена, что чудес на свете не бывает. Вер­нее, они случаются не со мной. Потому что отведенная мне мера чудес уже исчерпана. Трудно распутать извилистые сплетения сомнений и веры, сомнений, подтверждающих нам наше здравомыслие, и веры, скрываемой под ними. Моя длинноногая тень неуверенно миновала ледяные напластования и быстро затанцевала на асфальте. Возможно, на меня посматривали некото­рые мужчины. Мне было не до них. Не до тех, кто посматривает так - во всяком случае. Они отворачиваются, когда им смотрят в глаза.

Навстречу двигалась декадентствующего вида девушка, истончен­ная и подстриженная коротко. Она зябко кутала в рукавах большого паль­то кисти рук, как будто руки ей были не нужны. Посмотрела на меня бегло и высокомерно, наверное, десяток яиц в старом полиэтиленовом па­кете, который я держала в руке, не соответствовал ее возвышенно-поэти­ческому настрою. Я поняла этот взгляд. Но прятать мешок не стала. Бо­ялась раздавить груз. Она завернула за угол. Мне запоздало показалось, что по утрам у нее хороший аппетит.

На обратном пути у самого дома я увидела трех снегирей. Они ожив­ленно ощипывали с куста сирени последние сухие плоды. Грудка одного была ярко-розовой, как вышедшая из моды губная помада. Другие, более блеклые, не обращали внимания на его достоинства и явные собственные недостатки. Все трое клевали увлеченно и быстро, стараясь насытиться. Солнце вставало из-за дальних домов.

По телевизору, пока закипал чайник, играл на фортепиано Рудольф Керер. Седой бесстрастный старик заставлял рояль звучать, не приклады­вая при этом, кажется, никаких специальных усилий. Пришлось оттянуть начало занятий, чтобы дослушать пьесу. Она лилась в зал и не затихала.

Я размышляла о словах одной знакомой: - Мы с ним давние друзья, очень давние друзья... Что могло стоять за ними? Всё и ничего. Всё или ничего. Не люблю сплетен. Но шансы малы. Мы слишком разные с нею. Я печатала на машинке. Очень давние друзья, очень, очень, выбивали кла­виши. Текст, как ни странно, оказывался совсем другим. Раздумья теря­лись между строчек.

Потом потерялся ключ от квартиры. Он исчез именно тогда, когда следовало бежать на лекцию в университет. На десять раз обшарив сумки и карманы, я решила пропустить очередную порцию скучных знаний и по­поститься самостоятельной работой дома, в четырех холодных стенах и с неспокойной душой. Именно тогда он, испуганный, нашелся на верхней по­лке, куда прежде никогда не попадал. Мне даже захотелось учиться после всех передряг. Ведь этот путь давал последнюю надежду на свершение чу­да. Я по-прежнему знала, что долго не забуду этот день. Ответ на воп­рос "почему" оставался загадкой.

Трамвая опять не было. Я катастрофически опаздывала - при всей нелюбви к опозданиям, как собственным, так и чужим. Тем не менее, возв­ращаться домой не хотелось. Что-то тянуло меня вперед, любопытство или усталость буден. Действия не согласовывались с обстоятельствами, как будто их диктовали свыше. Голова была пустой, а сердце чрезмерно пол­ным.

Суета и чепуха продолжались. Заглянув в пустую аудиторию, в которой уже по меньшей мере три минуты должен был вещать наш профессор, я вернулась в коридор, удивля­ясь тому, что оказалась первой.

Следующая дисциплинированная ученица переспросила: - Как? Никого? и снова приоткрыла дверь, желая убедиться сама. Мне стало смешно от необдуманности уверенного жеста. Как большинство современников, она полагалась только на собственные глаза, но забывала, что и они могут обмануть. Самое забавное состояло в том, что пришедшая нам на выручку лаборантка на всякий случай заглянула тоже. Для этого она закрыла на ключ свой кабинет, прошла несколько десятков метров, открыла дверь ау­дитории, тут же закрыла ее снова, вернулась к себе и начала звонить по телефону.

Мы медленно скапливались в темном коридоре, ища объяснений. Спус­тя двадцать минут все счастливо разрешилось, лекция на­чалась. За окном, в детском саду, гуляли озабоченные дети. Они делови­то ковырялись лопатками в снегу. Стучала капель. Я поплотнее прикрыла окно, из которого заметно сквозило. Ветер еще не пах весной. "Снег па­дает на любой планете, где есть вода", - было написано в научном жур­нале, скрытом под конспектом.

На обратном пути я купила апельсины для дочери. - Толстокорые и очень сладкие, - сказала продавщица, отмеряя вместо желаемого килог­рамма все полтора и обсчитывая меня рублей на двести, - вам в мешочек? Искать логику в определениях было бесполезно. Наверное, в них вмешива­лась погода. - Нет, спасибо, - ответила я, скатывая прямо в сумку пять оранжевых мясистых шаров неправильной формы. Вмятины на боках делали их беззащитными.

Трамвая снова не было. Пришлось пойти пешком до того участка пу­ти, где дорога становилась непроходимо-грязной. Рядом с подстриженными кустами лежали старые ветки. Четкие и ломкие тени ложились на асфальт. Я задумчиво и быстро шла по площади: давние друзья, очень давние друзья, - отбивали ритм шаги. Ровные плиты давали возможность отвлечь­ся от рельефа местности и всех других забот. Глаза устремились в одну точку, не замечая ничего. Когда в такие минуты ко мне обращаются с вопросом, то приходится переспрашивать вновь. Следовательно, уши отк­лючаются тоже. Меня скрутило в маленький сосредоточенный узелок, хотя внешне ничего не изменилось. Симпатичная высокая девушка с пышными во­лосами уверенно шла по площади. Кажется, она наконец догадалась, как подступиться к загадке. Кажется...

Именно в этот момент один из трех элегантных и импозантных моло­дых людей, направлявшихся к белой, сияющей в лучах солнца, машине, ра­зорвал неторопливый послеобеденный строй, сделав резкий шаг в сторону, мне навстречу. Я почувствовала взгляд. Но поднять глаза и вырваться из сладкой мечты не хватило сил. Я шла дальше, как сомнамбула. Хотелось додумать вспугнутую чужим зовом мысль. Но она уже растаяла под звеня­щим веселым солнышком. Только позже я поняла, что, возможно, прошла мимо обещания этого дня. Таковы превратности мечтаний. Отчего-то я не сожалела о несбывшемся.

Больше ждать было нечего. Когда готовка обеда и стирка подошли к концу, мне показалось, что день действительно очень хорош. Чтобы его никогда не забыть, я села и написала все вышеизложенное.

...Следующий сон оказался еще весеннее...

 

17.03.1995

Тэги: Эстетика, Социология моды, Региональная культура, Поэзия



...материя конечна
но не вещь.
Иосиф Бродский