День
Т. Быстрова
Мне снились яркие сны, в которых психоаналитик не нашел бы материала для исследований, завороженный их гармонией и красотой. Мне снилась крутая, поросшая зеленой травою гора - средь равнин и болот, поросших зеленой сочной травою. Резкий вираж совершала дорога, взбираясь наверх, а дальше вел тоннель, гулкий и бездонный. Он шел вверх - не так, как положено дорогам. Я шагнула туда без страха, на узкую пешеходную дорожку вдоль стены. Навстречу вниз неслись на огромной скорости автомобили. Колес не было видно. Они проскакивали с ревом мимо - как пули, как капсулы. Спутники испугались, вызывая меня обратно. Сон прервался отсутствием пути, идти назад я не хотела. Меня тянуло только вверх и вперед, внутри огромной горы. Глыба камня не давила.
Второй сон тоже был о ней, хотя и не продолжал первый. Теперь вираж и склон мы огибали на маленьком самолете, скользившем низко вдоль земли. Мы взлетали все выше, над желтыми кувшинками горного озера, кувшинки и осока окаймляли его берега, и я видела, как пригибает траву поток воздуха, возникающий при нашем движении. Отражение белой стремительной птицы неслось по водной ряби. Мы поднимались еще выше, туда, где начинался лес. Светлый сосновый лес с густыми зелеными лужайками без тропинок. В нем не было никаких следов присутствия человека. Движение вверх и в сторону, согласно наклонной плоскости горы, вызвало центробежную силу, склоняющую людей вправо, как бывает на карусели - в действительной жизни. Я держалась за спинку соседнего сидения, не опасаясь упасть. Цветы и травы были похожи на упругий пестрый матрац, мягкий и надежный. Самолет приземлился на покатом зеленом склоне, по инерции проехав немного вниз и остановившись у кромки леса. Светило солнце, яркое нежаркое солнце начала лета. Кое-где виднелись проплешины, мертвые, сожженные пожаром деревья стояли там, и пусто было вокруг. Мы приземлились в сердце зелено-желтого рая. Сон кончился, потому что я боялась проспать.
За окном вставало солнце. Я проснулась со странным и редким чувством обещания чуда. - Кажется, я не забуду этот день, потому что случится нечто удивительное, - сказала я себе и улыбнулась. И продолжила недоуменно через несколько секунд, приходя постепенно к отчетливости пребывания в настоящем: - Что бы это могло быть?
Я не хотела встреч со старыми друзьями. И встреч с коллегами. Денег. Письма. Нового знакомства. Выигрыша в лотерею, потому что никогда не играю в лотерею. Запоздалых признаний. Никчемных прозрений. Разве что цветов и новых снов. Мне трудно было угодить, одним словом.
Наряд дочери по поводу выступления на школьном концерте мы на сей раз решили свести к белой блузочке, джинсам и чудесному черно-фиолетовому жилету, почему-то всегда напоминающему мне о пингвинах. К этому не имеют отношения ни его покрой, ни цвет, ни даже тощенькое тельце, его носящее. Все увенчивал розовый бант, последний бант моего взрослеющего ребенка. Невкусный чай мы не допили обе. Как всегда по утрам.
Подходя к остановке, я на всякий случай осмотрела мрачную толпу, потеющую в шубах в ожидании трамвая. Я не хотела пройти мимо нечаянного счастья, обещанного золотисто-ветреным сном. Смотреть было не на что. Обрывки грязной бумаги устилали черный накатанный снег, не скрывая под собой сокровищ. Лица женщин, хмурые и заспанные, вожделенно были обращены на рельсы, а не на мужчин. Трамвай задерживался. На рельсах играло солнце. Молодой человек, кажется, мой бывший студент, пятый день подряд отводящий сына в детский сад тем же маршрутом, каким мы добираемся в школу, в очередной раз отвел глаза. Как многие другие мои студенты. Они обессилены учебой. У них не хватает сил улыбнуться. У меня пока хватает, поэтому я улыбнулась - несколько в сторону. Люди сжимаются в комок и настораживаются, подозревая недоброе, когда встречают беспричинную улыбку. Это легко проверить.
Звонко и дробно скользя по проходным дворам к зданию школы, мы подняли упавшего на дороге старика в потертом пальто. Я с облегчением миновала опасный участок неприбранного газона, и именно в этот момент упал он. Он не хотел показывать боли, хотя сильно ударился. И - словно боялся, что за услугу потребуют воздаяния.
Возвращаясь домой через магазины, я увидела его в булочной и в молочном. На рукаве пальто еще сохранилось серое пятно сухой грязи. Он не узнал меня. Наверное, у стариков плохое зрение.
Я шла сосредоточенно и собранно, стараясь расшифровать мотивы и смыслы сна. Я давно была убеждена, что чудес на свете не бывает. Вернее, они случаются не со мной. Потому что отведенная мне мера чудес уже исчерпана. Трудно распутать извилистые сплетения сомнений и веры, сомнений, подтверждающих нам наше здравомыслие, и веры, скрываемой под ними. Моя длинноногая тень неуверенно миновала ледяные напластования и быстро затанцевала на асфальте. Возможно, на меня посматривали некоторые мужчины. Мне было не до них. Не до тех, кто посматривает так - во всяком случае. Они отворачиваются, когда им смотрят в глаза.
Навстречу двигалась декадентствующего вида девушка, истонченная и подстриженная коротко. Она зябко кутала в рукавах большого пальто кисти рук, как будто руки ей были не нужны. Посмотрела на меня бегло и высокомерно, наверное, десяток яиц в старом полиэтиленовом пакете, который я держала в руке, не соответствовал ее возвышенно-поэтическому настрою. Я поняла этот взгляд. Но прятать мешок не стала. Боялась раздавить груз. Она завернула за угол. Мне запоздало показалось, что по утрам у нее хороший аппетит.
На обратном пути у самого дома я увидела трех снегирей. Они оживленно ощипывали с куста сирени последние сухие плоды. Грудка одного была ярко-розовой, как вышедшая из моды губная помада. Другие, более блеклые, не обращали внимания на его достоинства и явные собственные недостатки. Все трое клевали увлеченно и быстро, стараясь насытиться. Солнце вставало из-за дальних домов.
По телевизору, пока закипал чайник, играл на фортепиано Рудольф Керер. Седой бесстрастный старик заставлял рояль звучать, не прикладывая при этом, кажется, никаких специальных усилий. Пришлось оттянуть начало занятий, чтобы дослушать пьесу. Она лилась в зал и не затихала.
Я размышляла о словах одной знакомой: - Мы с ним давние друзья, очень давние друзья... Что могло стоять за ними? Всё и ничего. Всё или ничего. Не люблю сплетен. Но шансы малы. Мы слишком разные с нею. Я печатала на машинке. Очень давние друзья, очень, очень, выбивали клавиши. Текст, как ни странно, оказывался совсем другим. Раздумья терялись между строчек.
Потом потерялся ключ от квартиры. Он исчез именно тогда, когда следовало бежать на лекцию в университет. На десять раз обшарив сумки и карманы, я решила пропустить очередную порцию скучных знаний и попоститься самостоятельной работой дома, в четырех холодных стенах и с неспокойной душой. Именно тогда он, испуганный, нашелся на верхней полке, куда прежде никогда не попадал. Мне даже захотелось учиться после всех передряг. Ведь этот путь давал последнюю надежду на свершение чуда. Я по-прежнему знала, что долго не забуду этот день. Ответ на вопрос "почему" оставался загадкой.
Трамвая опять не было. Я катастрофически опаздывала - при всей нелюбви к опозданиям, как собственным, так и чужим. Тем не менее, возвращаться домой не хотелось. Что-то тянуло меня вперед, любопытство или усталость буден. Действия не согласовывались с обстоятельствами, как будто их диктовали свыше. Голова была пустой, а сердце чрезмерно полным.
Суета и чепуха продолжались. Заглянув в пустую аудиторию, в которой уже по меньшей мере три минуты должен был вещать наш профессор, я вернулась в коридор, удивляясь тому, что оказалась первой.
Следующая дисциплинированная ученица переспросила: - Как? Никого? и снова приоткрыла дверь, желая убедиться сама. Мне стало смешно от необдуманности уверенного жеста. Как большинство современников, она полагалась только на собственные глаза, но забывала, что и они могут обмануть. Самое забавное состояло в том, что пришедшая нам на выручку лаборантка на всякий случай заглянула тоже. Для этого она закрыла на ключ свой кабинет, прошла несколько десятков метров, открыла дверь аудитории, тут же закрыла ее снова, вернулась к себе и начала звонить по телефону.
Мы медленно скапливались в темном коридоре, ища объяснений. Спустя двадцать минут все счастливо разрешилось, лекция началась. За окном, в детском саду, гуляли озабоченные дети. Они деловито ковырялись лопатками в снегу. Стучала капель. Я поплотнее прикрыла окно, из которого заметно сквозило. Ветер еще не пах весной. "Снег падает на любой планете, где есть вода", - было написано в научном журнале, скрытом под конспектом.
На обратном пути я купила апельсины для дочери. - Толстокорые и очень сладкие, - сказала продавщица, отмеряя вместо желаемого килограмма все полтора и обсчитывая меня рублей на двести, - вам в мешочек? Искать логику в определениях было бесполезно. Наверное, в них вмешивалась погода. - Нет, спасибо, - ответила я, скатывая прямо в сумку пять оранжевых мясистых шаров неправильной формы. Вмятины на боках делали их беззащитными.
Трамвая снова не было. Пришлось пойти пешком до того участка пути, где дорога становилась непроходимо-грязной. Рядом с подстриженными кустами лежали старые ветки. Четкие и ломкие тени ложились на асфальт. Я задумчиво и быстро шла по площади: давние друзья, очень давние друзья, - отбивали ритм шаги. Ровные плиты давали возможность отвлечься от рельефа местности и всех других забот. Глаза устремились в одну точку, не замечая ничего. Когда в такие минуты ко мне обращаются с вопросом, то приходится переспрашивать вновь. Следовательно, уши отключаются тоже. Меня скрутило в маленький сосредоточенный узелок, хотя внешне ничего не изменилось. Симпатичная высокая девушка с пышными волосами уверенно шла по площади. Кажется, она наконец догадалась, как подступиться к загадке. Кажется...
Именно в этот момент один из трех элегантных и импозантных молодых людей, направлявшихся к белой, сияющей в лучах солнца, машине, разорвал неторопливый послеобеденный строй, сделав резкий шаг в сторону, мне навстречу. Я почувствовала взгляд. Но поднять глаза и вырваться из сладкой мечты не хватило сил. Я шла дальше, как сомнамбула. Хотелось додумать вспугнутую чужим зовом мысль. Но она уже растаяла под звенящим веселым солнышком. Только позже я поняла, что, возможно, прошла мимо обещания этого дня. Таковы превратности мечтаний. Отчего-то я не сожалела о несбывшемся.
Больше ждать было нечего. Когда готовка обеда и стирка подошли к концу, мне показалось, что день действительно очень хорош. Чтобы его никогда не забыть, я села и написала все вышеизложенное.
...Следующий сон оказался еще весеннее...
17.03.1995
но не вещь.
Иосиф Бродский