Разрыв связей. Архитектура как событие и процесс. Фрэнк Оуэн Гери. 2006. Т. Быстрова

"Его здания шокируют, но они заставляют вас проникнуться таинственным чувством восторга".Ф. Джонсон

"Живопись обладает непосредственностью, которой я добиваюсь в архитектуре". Френк О. Гери

"После 1960 года в моей жизни начался новый этап. Я стал вполне осмысленной личностью и был готов открывать мир". Френк О. Гери

"Гери - архитектор большого таланта. Балансируя на грани между архитектурой и безумием, он успешно оберегает самого себя от падения". New York Times

"У кубистов искажение форм до неузнаваемости вытекает не из стремления освободиться от натуры, а из стремления передать ее как можно полнее. В этом смысле кубизм - кульминационный пункт обожания вещей. Правда, он убил любовь к повседневному виду предмета, но не любовь к предмету вообще". О.В. Розанова

"Он первым порвал с ортодоксальностью прямого угла и создал новый архитектурный тип благодаря необычному использованию материалов, демонстрации скрытых, как правило, элементов и соединений и неожиданным коллизиям форм и техник". В. Хан-Магомедова

"Архитекторы не очень интересуют меня. Мне интереснее живописцы и скульпторы. Но я не беру на себя смелость причислять себя к ним. Я строю дома..." - Из интервью Фрэнка Гери российскому архитектурному журналу "Да!".

"Целью деконструкции текста должно быть изучение процесса его порождения". К. Белси

"Инородное тело - точка всех притяжений. Место для осознания города через его противоположность. Это и есть программа возвращения авангардной идеи". Г. Ревзин

"Быть признанным - это еще не все". Френк О. Гери, 1984

"Я рассматривал стул как архитектурное сооружение. Я работал над ним как над полноценным проектом".  Френк О. Гери

Френк Оуэн Гери родился 28 февраля 1929 года, и этим многое сказано. Грань зимы и весны, прошлого и будущего. Год «черного вторника» на Уолл-стрите, Великой депрессии, показательной фразы К. Леви о том, что «некрасивые товары плохо продаются», начала американского дизайна и брэндинга, первого вручения кинематографического «Оскара». Все это вместе бесспорно свидетельствует о наступлении новой эры и новой культуры, в которой зрение и грамотное потакание аудитории станут играть ведущую роль. Эта эпоха длится по сей день. Капиталом является информация? Скорее всего, но не она одна, ведь ее необходимо правильно представить публике. Иначе никто не оценит.

Френк Оуэн Гери родился в Торонто, хотя живет в Штатах. И этим тоже сказано немало. В то время Канада по отношению к США была явной провинцией. Только провинциалы питают страсть к эффектам такого масштаба. Гери закончил университет в Лос-Анжелесе и Гарвардскую высшую школу дизайна, но в нем, безусловно, есть что-то канадское. «Я нисколько не забочусь о шоу», - говорит он в интервью 2003 года. Он  делает шоу - из архитектуры. И создает архитектуру для шоу. Рассказывают, например, что аэропорт Бильбао (построенный Сантьяго Калатравой) в иные дни не справляется с потоком туристов. С чего бы вдруг люди так спешили в индустриальный сталелитейный город на земле басков на берегу не слишком живописной реки Нервион? - Там находится музей Гуггенхайма, выстроенный Гери в 1997 году. Всего лишь. Два миллиона посетителей за первых два года. В архитектуре это теперь называется «эффект Бильбао». Тому, как к нему придти, посвящены десятки статей. (Справка: Музей Гуггенхайма в Бильбао, открытый 18 октября 1997 г., занимает площадь 24000 кв. м, из которых 10600 кв. м - это выставочные территории, расположенные на трех этажах. Здесь размещены полотна П. Пикассо, В.В. Кандинского, Х. Миро, а также живопись и скульптура второй половины XX в. Именно благодаря Музею столица басков превратилась в центр международного туризма. Здание, облицованное титаном и гофрированным алюминием, отражается в водах реки и выглядит киногеничным в любую погоду).

Наконец, Френк Гери родился в еврейской семье и носил фамилию Голдберг, сменив ее позже на фамилию жены, о чем сожалеет. Чарльз Дженкс тщательно и немного иронично исследует этнокультурные истоки деконструктивизма Гери. Он начинает темой рыбы, лейтмотивом проходящей через семидесятые-восьмидесятые, от  светильника Low White Fish Lamp до здания ресторана в Токио: чем больше раздроблена форма, тем выразительнее становится. А заканчивает неожиданным выводом об установке архитектора на жизнь другого. Это значит, что Гери чуждо самовыражение. Например, он любит недостроенные дома, поскольку в них лучше проявляется их собственный характер.

После университета Гери работает в Лос-Анжелесе в мастерской В. Груэна, X. Сасаки и У. Перейры, а в 1962 г. открывает собственную мастерскую Frank Gehry Associates. Рассуждая о становлении аристократичного и эпатажного главы калифорнийской школы деконструктивизма, одни говорят о роли «города ангелов», словно выпадающего из хода истории, в том числе американской, своим стремлением достичь всего, сразу, здесь и сейчас. Другие подчеркивают значение атмосферы swinging sixstens - свингующих шестидесятых, авангардных, рок-н-ролльных, техницистских и чуточку буржуазных. Для большинства современников Гери шестидесятые пришли и ушли, так и оставшись модой. В нем они не только остались, но и, так сказать, прорасли. Как вверх, в современность, так и в прошлое.

Дружба с художниками, создающими поп-арт, - Бобом Раушенбергом, Класом Ольденбургом, Джаспером Джонсом, - дала Френку Гери новую эстетическую палитру, свободную от штампов классицизма и рационализма. Раушенберг получил главную премию на международной выставке в Венеции за «предметную компиляцию», составленную из открыток, плакатов и фотографии Джона Кеннеди: привычные, почти банальные элементы сложились в парадоксальную композицию, которая произвела впечатление. Гери создает коллажи из ненужных строительных материалов и архитектуру, стилистически близкую к ним, в частности, собственный дом в Санта-Монике (1978), за возведение которого с ним хотели судиться соседи - владельцы респектабельных вилл. «Пещера» из розовых пластин асбеста, шифера и проволочной сетки производит впечатление нестабильности и самодельности, можно сказать, непрофессионализма, нарушая все возможные законы, от тяготения до гармонии. Вместе с тем она вполне созвучна фрагментированному пространству современного города и ей не откажешь в живописности. Авангард шестидесятых очень похож на русский авангард 1920-х своей приверженностью к чистым художественным жестам даже в тех условиях, когда средства реализации почти отсутствуют. Все более коммерциализованная архитектура, видимо, нуждается в подобного рода нонкоформистской подпитке. Конструктивизм ориентирован на реальность, авангард устремлен в будущее: первый создает объем, второй оперирует временем. Архитектура для Гери - это искусство и процесс, стоящие за пределами идеологии или социальных программ. Архитектура - это не институции, а коллизии. Отсюда решительное неприятие «стеклянных коробочек» предшествующих десятилетий, равно как и устойчивая неприязнь к постмодернизму. К началу 1980-х, по мере того как формировалось его собственное видение архитектурных форм, Гери на время отходит от частной практики, создает функциональную скульптуру и мебель из гофрокартона, поражающую своей тектоничностью.

Он вообще часто подчеркивал свою инородность архитектуре, незаинтересованность ей. Ему важнее не буква, но дух - вечно изменяющийся, не стоящий на месте. Прохождение, проживание, осмысление и переосмысление делают архитектуру архитектурой. Гери создает, коротко отмахиваясь от упреков в сходстве некоторых решений. Его метод называется деконструкция, и речь идет прежде всего о разрыве привычных связей между объектом и смыслом, назначением и значением, зданием и его контекстом. Порвать. И связать воедино новой связью. Так происходит музеями и частными домами, лабораториями и спортивными комплексами. Трудно определить с ходу, городская ли это романтика или урбанистическое изживание себя. Подсказку можно найти в великолепной отделке, непередаваемом узоре конструкций, диковинных плоскостях, от которых зависает даже компьютер. Любое здание Гери - это событие и процесс.

Признание «Я - архитектор» прозвучало в 1972 году, как раз после трех месяцев удачной торговли картонными стульями, производство которых обходилось в семь долларов, а цена составляла семьсот тридцать, что в семьдесят втором было немалыми деньгами. «Я решил, что буду архитектором, а не дизайнером мебели. Я не пойду дальше по этому пути», - заявил тогда Гери, но время от времени возвращался к созданию предметов, позволяющих представить архитектурные идеи, так сказать, в овеществленном виде. (То же можно сказать о стульях Чарльза Рени Макинтоша или Вальтера Гропиуса). Гери словно специально решает работать с «тяжелым» материалом, ставшим синонимом дешевизны и неряшливости. Секрет эстетической «трансмутации», на первый взгляд, прост, ведь от наброска до воплощения - только шаг. Гофрированная бумага кресел и стульев выглядит неожиданно, почти вызывающе, приобретает неповторимый шарм, притом как будто бы вполне естественно. На самом деле, формы тщательно спланированы и отточены, а их относительная субтильность является результатом специальной обработки картона. Реклама тех лет изображала отнюдь не худосочного автора сидящим на своей продукции. С другой стороны, материал обработан, но не облагорожен и предстает во всей своей полноте и фактурности. Автор стремится к добровольной самоизоляции, давая проговориться форме.

Еще одна линия, сближающая его архитектуру с искусством, возникает в связи подчеркнутой непрагматичностью в отношении денег. В семидесятых-восьмидесятых Гери охотно брался за малобюджетные проекты, словно специально создавая себе условия, активизирующие интуицию и фантазию. Дом Вагнера выполнен из уже использованных материалов, дом Нортона, слегка похожий на птичье гнездо, - из дерева и металлических конструкций, Музей авиации в Калифорнии (1982 - 1984) построен по заказу штата в условиях, когда для отделки интерьера не было даже предусмотрено отдельного бюджета. В последние годы, может быть, после получения Притцкеровской премии в 1989 г., маятник качнулся в противоположную сторону. Гери не хватает никаких миллионов на завершение проектов, хотя цифры астрономичны. Центр информатики и искусственного интеллекта Массачусетского технологического института  имени Рэя и Марии Стейта стоит около трехсот миллионов долларов. Новый Музей Гуггенхайма на Ист-Ривер в Манхеттене требует для осуществления 950 млн. долларов. Зато в Центре информатики есть двусветная аудитория на триста человек с доской длиной в 15 метров. А Гуггенхайм может стать лучшим проектом последних десятилетий в Нью-Йорке. Монолит высотой 135 м, облицованный титаном, производит впечатление даже на макете.

Если свобода заключается в том, чтобы не быть обусловленным обстоятельствами, то Гери приближается к ее вершинам. Он позволяет себя делать лишь то, что считает интересным и нужным, отказываясь, как он говорит, «строить небоскреб для Дональда Трампа». Потому что для проектирования необходимо отношение к человеку, а Трамп чересчур назойлив и может приврать - просто так, ради красного словца. Для творческого проектирования нужен интерес заказчика. Гери сетует на его явную недостаточность: «С Трампом не дойти до хорошего проекта...»

Но продолжает работать.

19.04.2005