Т. Быстрова Чарующая медлительность Петера Цумтора (2)

Несколько слов об архитектурной и интеллектуальной атмосфере времени возникновения проекта часовни Св. Бенедикта
О постмодерне написано немало. Не ставя задачи его всестороннего рассмотрения, можно отметить тенденции, связанные с архитектурой. Они своевременны, в какой-то мере ретроспективны. Постмодерн в архитектуре и искусстве - это в большей степени отторжение старого, чем поиск «собственного голоса», - что закономерно для всех бунтующих этапов. В указанных тенденциях много того, что вошло и войдет в общемировое наследие, в арсенал выразительных средств архитекторов. Теоретики вычленяли их настолько долго, с конца 1960-х, что для кого-то эти характеристики выглядят незыблемыми.

1. Парадигмальная установка на восприятие мира как хаоса. Уход от рациональности и научности.
2. Ретроспекция, «пережевывание» наследия, цитирование, чаще всего ироничное, увлечение метафорами - при декларировании преодоления классики (классической науки, архитектуры, эстетики и т.п.).
3. Размывание классической эстетической системы ценностей, с ее четким представлением о прекрасном и безобразном, проникновение и утверждение китча и эклектики в область эстетически-легитимного.
4. Перенос акцента с формальных качеств объекта на его оценку аудиторией - либо, по Ч. Дженксу, «двойное кодирование», апелляция архитектора и к массе, и к профессионалам. Как следствие, повышение роли ангажированной и имиджевой архитектуры (Н. Фостер).
5. Разрыв между формой и функцией. Внимание к острой оригинальности формы («Танцующий дом» Ф. Гери в Праге и др.).
6. Нарастание роли экономических детерминант для дизайна и архитектуры, превращающих их в маркетинговые инструменты (например, «Мемфис» в дизайне, возможно, Н. Фостер).
7. Смещение внимания от рациональности - к эмоциональному воздействию архитектурного объекта, вплоть до шока (Ф. Хундертвассер, др.)
8. Под влиянием искусства - нарастание внимания к процессуальной, перформативной, игровой стороне архитектуры на всех этапах ее существования (Ф. Гери, З. Хадид, С. Калатрава, др.).
9. Поиск новых конструктивных решений для воплощения деконструктивистских и др. проектов. 
10. На уровне организации проектирования и строительства - переход от менеджмента фордовского типа к использованию технологий коммуникации.

В то время как некоторые отечественные специалисты всерьез полагают, что мир до сих пор находится в состоянии постмодерна, культура и, в частности, архитектура сделали два шага, оставшихся для них незамеченными. Это уже не шаги по преодолению, ибо в современной культуре сосуществуют самые разные типы ментальности и сознания. И не шаги в сторону «прогресса», как их обозначили бы, к примеру, в Новое время. Это просто другое. Действительно новое, хотя и с легким налетом академизма. В случае с архитектурой, можно обозначить их примерно так:

модернизм - деконструктивизм - архитектура «пузырей» - концептуальная архитектура последнего десятилетия

(о переходе от модернизма к постсовременности см. о К. Кикутаке)

При этом слово «концептуальный» в данном тексте не должно отождествляться с: а) нереализованным, б) высокобюджетным, в) недемократичным или заумным. Схема не рассматривается как основание для каких-либо типологизаций, т.к. один автор может в своем творчестве использовать разные концепты (удерживаемые, как сказано выше, единством творческого метода). Важно, что каждый из обозначенных подходов является результатом осмысленной реализации целой совокупности взаимосвязанных идей, обязательно включающих научные, технологические и мировоззренческие. Они могут усваиваться архитектором из культуры, а также вырабатываться им самим. Не ставя специальной задачи моделирования этих совокупностей, можно обозначить время «пузырей» (1990-е гг.) (см. о Николасе Гримшоу) через: экологические лозунги, энергосберегающие технологии, программно заявляемую человекоориентированность, урбанистику, теорию фракталов, осмысляемую с позиций проектирования и анализа процессов, теории брендинга, усиливающуюся интернационализацию. Постмодернистские ориентиры (цитатность, деиндивидуализация, маркетинг) частично приведены выше. К чести архитекторов можно сказать, что во все моменты они стремятся адекватно и достойно ответить на вызовы времени. Достоинство социума в том, что он принимает эти поиски, но не абсолютизирует их.

Вопрос и гипотеза: Можно ли считать нелинейную, фрактальную архитектуру («пузыри») единственной альтернативой постмодернистским штудиям? Допустим, что нет, поскольку на каждый концепт сегодня есть альтернатива или параллель. Наряду с интернационализацией набирает силу регионализм, наряду с брендингом - идея интегрированных маркетинговых коммуникаций, наряду с нелинейностью - для архитектуры оказывается весьма продуктивным модернистский подход в духе «форма следует функции». Иначе говоря, для любого фактора, определяющего творчество нелинейного архитектора, есть вполне здравая антитеза, потенциал которой тоже необходимо исследовать.

Незначительность временной дистанции еще не позволяет делать обобщений на тему постнелинейного подхода. Однако выбор жюри Притцкеровской премии 2009 указывает на автора, чье творчество однозначно не укладывается в идеологию деконструктивистов или «фрактальщиков». Каждый объект Петера Цумтора является своеобразным манифестом собственной проектной позиции, очень адекватной всем современным реалиям, от экономического кризиса до пробуксовывания в моде или стилеобразовании. 



Интерьер часовни Св. Бенедикта. П. Цумтор

Информация об архитекторе. Предшественниками Петера Цумтора в архитектуре называют Луиса Кана  («мистичность») и Миса ван дер Роэ («строгость»), а также японских архитекторов[1]. А. В. Иконников указывает: «Центральным понятием стала для Кана форма в трактовке, которую дал ей Аристотель, - определенность вещи, структурная основа ее видовой характеристики, в которой реализуются законы природы и определяется взаимосвязь элементов. Классическая архитектура для Кана - высокое проявление способности человека познать и воплотить закономерности мира»[2]. Сам Луис Кан, выходец с эстонского острова Сааремаа и выпускник Йельского университета, чьи работы отмечены лаконизмом форм и тщательной продуманностью естественного освещения, писал в 1960-х: «Архитектура - это то, что эстетически и функционально структурирует пространство на внешнее и внутреннее». Действительно, деление на внешнее и внутреннее может стать программным, ведь в последние десятилетия значительная часть городской архитектуры ориентируется на его преодоление, размывание стены, формирование полицентричной ткани города, как бы перетекающей из-под земли к небесам, из интерьера в экстерьер. Кан находился под влиянием современной ему немецкой философии, в особенности Герберта Маркузе. Он полагал, что форма здания способна проявить самые существенные его характеристики, тщательно определяемые в процессе проектирования. Зритель, однако, узнает о них не столько посредством интеллектуального усилия, сколько эмоциональным путем. Высшей похвалой для творений зрелого Кана, от лаборатории или библиотеки до церкви или синагоги, является признание бесконечного эмоционального многообразия интерьера, разного в каждый отдельный момент и в то же время абсолютно «прилаженного» к нуждам человека (В свое время меня потрясла форма окна в студенческой библиотеке, спроектированной Каном. Расширяющаяся вниз, она не только пропускает больше света, необходимого для работающих за столом и учитывает привычку молодых людей читать или болтать, сидя на подоконнике). https://kepler.njit.edu/ARCH155-000-F07/101%20Architecture%20Examples/Kahn,%20Louis%2001.jpg

Стандартное журналистское сопровождение в виде «таинственности» и «мистичности», приписываемых как Луису Кану, так и Петеру Цумтору, думаю, идет от неумения комментаторов связать концы с концами: «мистичен» свет, формирующий тело здания или колонну. Но там, где Кан цитирует Библию, журналисты популяризуют до mystical...
Одной из последних построек Кана была унитаристская церковь и школа в Рочестере, США (1959-1969)

(http://farm4.static.flickr.com/3005/3051618643_8575787cae.jpg; http://farm3.static.flickr.com/2336/2087674746_2b3642df25.jpg)

Крыша зала для собраний круто обрывается на уровне классных комнат. За стенами  шестиметровой высоты, выполненными из бетонных блоков, проходит коридор. Четыре оконных фонаря, расположенных по углам зала для собраний, пропускают свет во внутреннее пространство церкви, в котором нет окон. Атмосфера внутри изменяется в зависимости от времени года, погоды и солнца. Это первое пространство церкви без окон, спроектированное Каном. «Оно очень готично, не правда ли?» - вопрошал архитектор.

Можно без преувеличения говорить о метафизичности архитектуры Луиса Кана, создающего пространство светом. Отзвуки мессианской идеи продолжения творения также неоднократно встречаются в его текстах и интервью. В этом аспекте творческий метод Петера Цумтора более «заземлен» и человекоцентричен, в нем меньше высоких слов и больше внимания к современным реалиям. Время метафизики миновало, и это понимает архитектор.

Строгость Миса ван дер Роэ остро современна для его эпохи, но, на мой взгляд, чересчур рационалистична для сегодняшнего дня, ведь всякий рационализм имеет обратной стороной унификацию или потерю лица.

Характеристика, попавшаяся в немецкой прессе, гораздо шире, и связывает Цумтора с другими притцкеровскими лауреатами: «Подобно Уотцону[3]..., он создал небольшую работу, имевшую, однако, сильное влияние в рамках профессии. Подобно Сиза, он в течение длительного времени размышлял о зданиях, прежде чем получил возможность их построить...  Подобно тому, как работы Маркатта[4] привязаны к его родной Австралии, проекты Цумтора кажутся сделанными именно для глубоких долин и чистых городов Швейцарии... Подобно Фену[5], он разработал для своей архитектуры минималистичные, глубоко индивидуальные словарные формы. И, как Мендес де Роша[6], он много думает о чувственном, сенсорном восприятии своих зданий, а не об их независимом статусе как концептуальных объектов»[7]. В целом эта фраза, на расшифровку которой у малоподготовленного читателя, вроде меня, уходит часа четыре, являет собой емкую квалификационную характеристику Цумтора, так сказать, извне - если автор сложен, нужно сравнить его с ближайшим окружением. Но достаточно ли этого?

Мировоззрение. Философские влияния

«Я работаю, как композитор, как писатель или художник, - признается Цумтор и почти с удивлением продолжает, - раньше я думал, что все так работают. Однако когда присмотрелся к коллегам, оказалось, что часто они выступают как поставщики услуг или исполнители». В этом рассуждении важно отличать момент самостоятельности творца[8], о котором говорит архитектор, от простого причисления себя к богеме. Тем более что в немецком языке частица «как» обладает куда большей степенью буквальности, чем у нас: «я работаю, как художник», не стоит читать «я - художник». Ни одного пассажа о художественности или образности архитектуры в найденных в Интернет текстах Цумтора нет.

П. Цумтор. Часовня брата Клауса. Швейцария. 2007.

Напротив, есть скрытый спор с привычной для нас трактовкой архитектуры как единства образа и конструкции. Единство переживания и открытия возможностей материала? - пожалуй. 
Архитектор говорит об «образе места», воспоминание о котором способно породить другой образ места: «Здания могут быть прекрасно-спокойными, что я ассоциирую с такими признаками, как уравновешенность, очевидность, прочность, "осанка" (внешний вид, производящий благоприятное впечатление), целостность, и в то же время - теплота и чувственность. Здание, которое есть то, что оно есть; здание, ничего не изображающее, а просто бытующее как есть (just being). Смысл, который я пытаюсь вложить в материалы, находится за пределами законов композиции. Их осязаемость, запах, акустические свойства - вот единственные элементы языка, которым мы обязаны пользоваться. Чувства появляются, когда мне удается выявить специфические значения определенных материалов. Значения, которые будут различимы только в этом конкретном здании.
Когда я концентрируюсь на особенностях места, для которого собираюсь спроектировать здание, пытаюсь постичь его глубину, форму, историю, то в этот процесс точного наблюдения всегда пытаются вторгнуться образы других мест. Образы мест, которые я знаю, которые меня впечатлили; образы ординарных или особенных мест, которые я ношу с собой как внутреннее видение их настроения и качеств. Образы архитектурных мест, которые происходят из мира искусства, кино, театра или литературы».

П. Цумтор очень критично отзывается об «архитектуре картинок», «архитектуре только для фото», как он это называет, ведь фотогеничность архитектуры не гарантирует ее удобства. Он считает, что подобная мода существовала уже неоднократно, в этом есть определенная цикличность. Сейчас наступил период, когда правит «архитектура картинок», но так бывает не всегда, все вернется на круги своя, ведь «ощущение качества не исчезает» у людей. 
Для иллюстрации своего понимания архитектуры он приводит слова Пикассо об искусстве как обнаружении, открытии, притом имея в виду и человека: «Мы очень мало знаем о том, что находится внутри нас». Архитектура для него есть средство такого раскрытия и обнаружения - темы, сопряженной в мировой мысли с теорией Аристотеля и далее - Гете, Земпера, Шпенглера, Хайдеггера. Жить в немецкоязычном пространстве и не иметь связи с этой традицией, наверное, невозможно. Между тем, она далеко не всегда учитывается комментаторами, равно как и ценности протестантизма, пронизывающие культуру этого региона.

«Вчера, рисуя, вы произнесли фразу: "Этот рисунок уже знает, чем он хочет быть"», - замечает один из собеседников Цумтора, Патрик Линч. «И у меня было такое чувство, что стирая и чертя, вы пережили момент начала чего-то настоящего. Вы делаете это не совсем уверенно, но в определенный момент видно, что начало положено». Сам архитектор усиливает: «Через пять лет этот рисунок будет знать, построили мы что-то или нет. А в другой раз рисунок выглядит совершенно беспомощным...»
Проявление скрытого, потенциально возможного - великая аристотелевская тема, хотя и оспариваемая[9] порой сегодня, но не осознанная и не реализованная в полной мере. Наиболее полное и логически последовательное ее воплощение дает органическая архитектура готики[10], когда Бог трактуется как внутренняя сила всего существующего. Позже отголоски подхода проявляются в архитектуре модерна. Но если там мир видится как органическое целое, развивающееся по природным законам, то мир П. Цумтора - это прежде всего человеческий мир, включающий не только природу, но и технику, и коммуникации, и переживания. В нем здания симбиотически связаны с природным окружением. Соответственно, иерархизированная вселенная готики здесь сменяется на конкретный космос современного человека[11], в чем-то утрачивая масштабность, но приобретая соразмерность человеку, а не божеству. Недогматическая интерпретация классики позволяет учитывать исторические изменения и одновременно делает эту классику гораздо более актуальной и реальной.  

(Возвращаясь к автобиографическим данным, заметим, что и о себе Цумтор говорит в аристотелевском ключе: «Я еще не был самим собой», «я стал собой»...)

Упоминание феноменологии или философии Мартина Хайдеггера тоже требует расшифровки: как сам Цумтор, так и комментаторы обращают на них внимание столь часто, что эти теории смело можно считать полноценным фактором восхождения на архитектурный Олимп.

Возникшая в последнее десятилетие XIX века усилиями Эдмунда Гуссерля (1859-1938), феноменология превращает «мир как таковой» в «мир как результат восприятия и переживания его человеком», а себя в науку о созерцании сущностей. Одновременно Гуссерль и его последователи стремятся уйти от почти неизбежного при таком подходе субъективизма, ставя задачу прихода человека к пониманию сути вещей. Они критикуют и т.н. объяснительный подход к объекту, ставящий во главу угла поиск причинно-следственных связей, хронологию и типологизацию. Метод феноменологии требует дисциплины разума и в то же время лишает философию мнимой наукообразности, ведь для передачи потока переживаний «чистых» понятий недостаточно. Рассматривая «дом от подвала до чердака», один из наиболее авторитетных представителей этого направления, Гастон Башляр, замечает: «Феноменолог, психоаналитик, психолог (...) не должны заниматься описанием домов, подробным рассмотрением их красот или обоснованием их удобства. Напротив, необходимо выйти за рамки проблем описания - объективно оно или субъективно, то есть касается ли фактов или впечатлений, - и добраться до первичных качеств дома, через которые открывается как бы врожденное приятие первофункции обитания»[12]. При этом Башляр дополнительно неоднократно настаивает на внимании к нюансам и деталям.

На первый взгляд, сказанное абсолютно противоречит основным постулатам архитектурного мышления, прагматично ориентированного на функцию, типологию и узко-трактуемую социальность (сводимую чаще всего к обезличенности человека в архитектурной теории). Ориентиры заданы историей становления архитектуры в XX в., притом как на Западе, так и в России[13], и оправданы суровыми условиями практики. Но тогда, если мы остаемся в плоскости чисто теоретических рассуждений, феноменологию необходимо раз и навсегда отвергнуть любому архитектору, хуже того, навесить какой-нибудь ярлычок в духе «с жиру бесятся» и «модернистская заумь».  

Проделаем небольшой эксперимент. Вот другая фраза: «Когда я размышляю об архитектуре, в голове возникают образы... Иногда я почти чувствую дверную ручку в своей руке, металлический предмет, изогнутый, как выпуклая сторона ложки. Я приходил в сад моей тетушки... до сих пор помню звук гравия под ногами. Подобные воспоминания содержат наиболее глубокий архитектурный опыт из всего, что я знаю.
Это - резервуары архитектурной атмосферы и образов, которые я исследую в моей работе».

Как вы догадываетесь, это уже Петер Цумтор. Статья «В поисках утраченной архитектуры». Книга с программным названием «Architektur denken», выдержавшая многие издания в разных странах мира. Она, как обычно, не переведена на русский язык, видимо, издатели не считают публикацию таких работ экономически целесообразной.

Совпадение интонации и инструментария налицо. Что же делать, отмахнуться вновь, ведь Цумтор как будто слишком поэтичен для архитектора?
От частного и единичного теория отмахивалась так долго, что это увело ее от реальности. Может быть, не стоит повторять ошибок прошлого? Равно как не стоит стремиться к ее, теории, простоте?

Обращает на себе внимание частое упоминание Цумтором влияния философии Мартина Хайдеггера. Но пора возвращаться к артефактам.

[1] Goldberger P.: Peter Zumthor's Quiet Power // NewYorker. 2009. 14. 04.
[2] Иконников А. В. Архитектура XX века. Утопии и реальность.
[3] Йорн Уотцон - датский архитектор (Притцкеровская премия 2003), Оперный театр в Сиднее и др.
[4] Глен Маркатт - австралийский архитектор (Притцкеровская премия 2002), проекты домов для побережья Австралии
[5] Сверре Фен (1924-2009) - норвежский архитектор (Притцкеровская премия 1997) www.designboom.com/cms/images/ridhika/nor1.jpg
[6] Паулу Мендес де Роша - бразильский архитектор (Притцкеровская премия 2006)
[7] Режим доступа: http://observatory.designobserver.com/entry.html?entry=8417. Перевод Т. Быстровой
[8] О себе как архитекторе Цумтор считает нужным говорить в отношении последних 20 с небольшим лет. «Конечно, есть более ранние постройки, - говорит он, - но там я еще не был полностью собой. Там я зависел от предшественников, архитекторов 1960-х гг. Примерно в 1986-м ко мне пришло чувство: "Ага, теперь я появился!"» // Интервью К. Рау. Образцом раннего творчества является школьный корпус в Чуре (Chur), фотографию которого можно посмотреть здесь: www.spiegel.de/img/0,1020,1536447,00.jpg
[9] Мюнх Д. Многомерная онтология предметов материальной культуры. Пер. П. Шухова. Режим доступа: nounivers.narod.ru/gmf/artef.htm
[10] См.: Эко У. Эволюция средневековой эстетики. М., 2003. Гл. VIII.
[11] «Для меня очень важно место, но вовсе не обязательно, чтобы оно было уже знакомым», - говорит П. Цумтор.
[12] Башляр Г. Избранное: Поэтике пространства. М.: РОССПЭН, 2004. С. 26.
[13] См. об этом: Буряк А. Мышление против традиции. Режим доступа: http://www-1.tu-cottbus.de/BTU/Fak2/TheoArch/Wolke/X-positionen/Bouryak/bouryakr.html; а также в работах А. Раппапорта.

Предыдущая ... Следующая