Кино и немцы

1930-е

Последние годы работы Баухауза. Мода на ар-деко, который все-таки - где-то в стороне. 

Архитекторы мыслят все более масштабно, как бы не предусматривая шансов реального воплощения своих проектов. За океаном возводят небоскребы. Железобетонный классицизм Европы величаво-брутален и холоден.

«В те дни иностранцы чуть ли не в принудительном порядке должны были посетить Хаус Фатерланд..., безвкусное заведение, где заправлял Кемпински, который умудрялся под одной крышей... собрать традиционные блюда и напитки со всех частей Германии... Это заведение одновременно включало в себя гамбургский матросский паб, гринцигский винный ресторанчик, наполненный звуками венских вальсов, берлинскую Weissbierstube, рейнский ресторан с видом на реку Бахрах, а также салон на Диком Западе» (Вильям Э. Додд, 1935). 

Марлен Дитрих уезжает в Голливуд. Лени Рифеншталь увлеченно снимает горы, истории про мужественных и чистых людей,  Нюрнбергский съезд нацистов 1934 года и Олимпиаду-36 в Берлине. Одно забудется, другое не простится, но пока ей важнее всего поймать необходимый кадр вопреки проискам Геббельса, несостоявшегося поклонника и недруга. Специальные траншеи вдоль беговой дорожки, целая команда операторов, возможность проникать куда угодно, невзирая на запреты, совершенная аппаратура, четыре года монтажа - такого в ее жизни больше не случится. Ей важно снять Олимпиаду во всей красе и стиле, быть может, несколько лучше, чем она есть на самом деле. По крайней мере, чернокожих атлетов, победы которых не хотят замечать, но пока еще терпят организаторы игр. «Я не люблю делать вещи наполовину... Я ненавижу, когда - наполовину!»

Судя по тележке, границы дизайна ограничиваются плоскостью стадиона, не распространяясь на средства передвижения.  

В моде крой по косой и спортивные фигуры, шелк цвета шампанского и длинные платиновые волосы. Коко Шанель предлагает вечерние хлопчатобумажные платья, но фаворит остается прежним - «большое белое». 

В живописи и фотографии много обнаженных тел. Съемки на парадах, тренировках и даже в душе. 

Куда они смотрят? Чувствуют ли они, что стоит рядом? Что впереди?

1960-е

Если предыдущее десятилетие мечтало быть современным, то в 1960-х мир действительно стал другим: в диоровском нью-лук еще слишком много ретроспекции, а немцы еще не забыли войну.

В шестидесятых мир стремительно изменился от того, что почувствовал себя частью космоса: все худощавы, подтянуты и слегка бунтари. Серебристый металл, пластиковая мебель и кресла-мешки. Нейлон, геометрия, затежки-молнии.

Мечты о технобудущем и - как следствие упоения ими - внезапная и всеобщая любовь к природе. Большеглазые девушки с прическами от Мэри Куант рисуют на щеках маргаритки.

В моде - оп-арт и кинематическое искусство. В архитектурной действительности - бетонные комплексы. В мечтах - небо, трава и легкость фуллеровских конструкций.

Райнер Вернер Фассбиндер задает новые кинематографические интонации, жесткие и драматичные.

Слушают Битлз и Джимми Хендрикса. Наряду с катушечными магнитофонами «Grundig» осваивают гитары.

Осенью 1965 года, «критически оценив некоторые фильмы студии ДЕФА, своей полемикой, направленной против субъективизма, скептицизма, ревизионизма в литературе, театре и телевидении, партия дала новый импульс для изображения социалистической действительности»... 

По ту сторону Берлинской стены соотечественник Босха и выпускник физико-математического факультета Пол Верховен еще не думает об «основном инстинкте» и «звездном десанте», он играет солдата. 

В 1966 году Инго Маурер открывает в Мюнхене студию «Дизайн М». Он хочет проектировать не просто светильники, а свет. И мыслит категориями пространства, как и все остальные, в этом тесном от перемен десятилетии.

1980-е

Запад осваивает идеологию яппи. Девушки в джинсах, с лицами и фигурами Брук Шилдс, преображаются в деловых и успешных дам. Вечером - диско-музыка, абсолютно черная немецкая группа Бони-М. Фиолетовое и лиловое, растушеванные тени, пышные прически. Неотразимые красавцы: Modern Talking. В моде - персональные тренеры, помогающие моделировать фигуру, ориентальные ароматы и мебель ярких тонов. Все интернационально. Аккуратно вставляя англицизмы в беседу, немцы грустят об утрате самобытности. Дух жизнерадостной предприимчивости и успеха воплощается в берлинских проектах Роберта Крира.

На Востоке провозглашено «новое мышление». На политиков смотрят как на топ-модели.  Журнал «Kultur im Heim» продолжает давать советы по размещению мебели в новой квартире. «Многочисленные коллективы жильцов из года в год стремятся украсить и озеленить наш окружающий мир, дворы, дома, клумбы», - сообщает он (похоже, скорее, на рапорт).

Статус-символы, известные всем: Ролекс, Гуччи, Армани. Где-то рядом - Salamander.

Точка сгущения и пересечения - Германия. Какому ветру под силу развеять гэдээровские кварталы и двухмиллионную армию штази?

Клаус Мария Брандауэр в «Мефисто» проживает фашизм. После долгих американских скитаний Вим Вендерс снимает «Небо над Берлином». Чистый и пустынный, вымирающий по обе стороны Стены, город, история которого впереди.

Г. Ревзин. Коммерсант-Дейли. № 55. 2004. Берлинцы, по-видимому, уже хорошо поняли, чем отличаются и куда идут. На мой взгляд, немецкая идентичность строится вокруг поэтики "новой вещественности", авангарда 20-х годов, когда люди, как на полотнах Отто Дикса, страдая послевоенной телесной недостаточностью и заменяя недостающее протезами, активно предавались простым радостям жизни. Хотя в Берлине сегодня не так уж много калек, но самоидентификация берлинцев явно построена вокруг некоторой искалеченности (в конце концов, если пытаться представить себе, как выглядит существо по имени "Грюнтух/Эрнст" или "Хойер&Шинделе", то выйдет как раз что-то вроде киборга).

24.03.2004