О хронотопе двух современных культур и границах диалога между ними (1)

Речь пойдет о России и Германии. Понятие "современности" во многом носит здесь условный характер, особенно когда речь идет о Германии, с ее традициями и привязанностью к этим традициям, и о России, с ее бессознательным воспроизведением патриархально-деревенского, статичного, можно сказать, феодального, образа жизни. "Современный" в данном случае звучит как "синхронный": не расчленение потока, а целостная и очень пестрая его картинка. Это позволяет снять представление о различных уровнях и этажах культуры, какой бы то ни было иерархичности, повседневность и высокое искусство, город и крестьянский двор, мнение интеллигента и поступок ребенка, случайный жест, - все играет равно важную роль при рассмотрении проблемы культурного хронотопа.

Под "хронотопом" мы будем понимать специфическое единство пространственно- временных характеристик, не только особенности восприятия пространства и времени, приводящие к созданию целостной "модели мира" (А.Я.Гуревич), но и их фиксацию в тех или иных предметных формах, их реальную организацию - вырастающую из "модели".

Обе культуры имеют весьма своеобразный хронотоп, особенности которого достаточно трудноуловимы для человека, стоящего "внутри" каждой отдельной культуры, их смазывают привычность и оценка их как "естественных", "нормальных" (все, что за пределами такого рода естественности, все, что ее нарушает, оценивается, соответственно, как привнесенное: одни и те же насекомые, попадающие в различно организованные пространства, называются "пруссаками" и "русскими", факт их присутствия и поведение оценивается тождественно поведению человека из другой "модели"). Выделять особенности оказывается лучше при сопоставлении, исключительно ради объективности, а отнюдь не с точки зрения "хуже- лучше", как это зачастую происходит в последнее время. Всякая культура такова, какова она есть. Но, во-первых, это неизбежно сказывается на ее саморефлексии и приводит к односторонности суждений. Во-вторых, будучи увиденной глазами представителя другой культурной реальности, поначалу - без привычки - она не выглядит самодостаточной, сравнения приходят невольно, ликвидировать их в письменном тексте означало бы сгладить рельеф обрисовываемого хронотопа. Попробуем обернуть это во благо теории: для выяснения второго, интересующего нас в данной работе, вопроса о возможностях и характере реального диалога между ними. Прежде, чем перейти к этому вопросу, необходимо изложить более-менее системно некоторые характеристики немецкого и русского (российского:не гегемония, но доминанта, русского) хронотопов.

Две ключевых антитезы на этом этапе анализа можно сформулировать следующим образом. Первая, без дополнительного пояснения особенностей исторического и хозяйственно-экономического развития, не входящего в наши задачи, но учитываемого. Русская бескрайность и бесконечность в сочетании со сравнительно редкими островками, вкраплениями организованного пространства-времени. Люди и вещи сконцентрированы на них сильно, порой чрезмерно, и не всегда оправданно, и продолжают тяготеть к этому. Тем не менее мы будем говорить о пространстве в целом, отождествляя культурное и географическое, потому что следы пребывания человека отчетливо видны в России даже там, где человек бывает чрезвычайно редко. Напротив - немецкая конечность и размеренность повсеместного размещения, для которой концентрация является скорее исключением, чем правилом. То есть, дискретность культуры - против ее повсеместности.

Второе обстоятельство теснее увязано с социальностью, с особенностями носителей культуры. Российская "общественность" жизни каждого отдельного человека - против немецкой обособленности и в этом смысле индивидуальности, отдельности и осознания прав на нее, подтверждаемых всем характером хронотопа. То есть монолитность субъекта культуры - против его расчлененности и дискретности.

Проиллюстрируем их последовательно. Конечность и размеренность Германии ощущается раньше нашей отечественной бескрайности, это вполне понятно. Особенно для того, кто наблюдает их впервые, поездка по железной дороге или в автобусе превращается в поиск границ того или иного поселения, поиск довольно бесплодный, особенно если речь идет о железной дороге, ибо основная масса индустриальных и околоиндустриальных объектов вынесена за пределы жилой зоны и расположена вблизи от транспортных путей. Неопытный путешественник, в желании изучить ландшафт, вздыхает с облегчением, выезжая на холмистую равнину и обретая привычную определенность - это поле, это лес, поехали, - но тут же его подстерегает живописная деревенька, и круговорот продолжается. Тремя годами раньше моего первого посещения западной части Германии знакомые немцы считали, что их разыгрывают и от них что-то скрывают, когда везут шестьдесят или восемьдесят километров по шоссе среди тайги, без всяких следов человеческого обитания (дело было зимой и видеть следы действительного участия человека в жизни природы они не могли). Они не верили неосвоенности столь близко от города расположенного пространства. Их поднимали на гору и просили лично убедиться. - И правда, - говорили они, тоже со вздохом: как нам привычна дикая природа, так им, видимо, привычна череда домов; вхождение в новый, незнакомый, хронотоп выбивало из колеи. Один из парадоксов, позволяющих далее говорить о точках пересечения заключается в отсутствии человека в пейзаже. Люди мерно разбросаны по организованному пространству и времени Германии (разумеется, не в больших городах с их особым укладом, а именно при сквозном движении), любопытство путешественника по поводу вида местных жителей долго остается неудовлетворенным, видны дома, строения, машины, людей нет. Люди растворяются в пространстве. В России они поглощаются пространством. После первых часов путешествия и первых перемещений внутри страны приходит ощущение конечности, малой величины, о которой почти не говорится, но которая постоянно подразумевается. В восклицании о достоинствах автобана и желании бесконечно мчаться по нему, в последующем вздохе сожаления; в принципе устройства железнодорожных вагонов, исключающем спальные места в собственном смысле этого слова и делающем их привилегией привереды; в привычке путешествовать за границу автобусом, то есть предположении непродолжительности пути; в самой привычке путешествовать, компенсирующей узость собственных, родных, горизонтов, в длинных перечислениях стран, увиденных и предполагаемых для посещения; в огромном количестве разнообразных карт всех масштабов; в упоминании названия маленькой местности, из которой происходит человек, уточнении и ответном "да, знаю" собеседника; в резкости границы - пограничной территории как бы нет, сразу начинается эта, другая, земля; даже в знаменитом "ангеботе", чрезмерно широком ассортименте предлагаемых товаров, на который принято мимоходом сетовать и расценивать как неизбежность - видна не только превосходно развитая экономическая система, приводящая к соответствующему уровню благосостояния и возможностей,- но и географическая, физическая конечность как одна из предпосылок ее формирования. Как хронотопический компонент ментальности, влияющий на все и вся. Об этом влиянии речь еще пойдет ниже,пока обозначим подробнее вторую важную составляющую, тесно взаимосвязанную с первой.

При разъяснении вопроса российской "общественности" - против обособленности (повторяю: не в смысле ярко выраженных границ и стиля, но отдельности и крепкого, нутряного, знания прав на нее) представителей немецкой культурной среды - можно опустить многие известные нам по многолетнему личному опыту реалии. Хотелось бы только подчеркнуть, что наша собственная частная жизнь давно утратила эту самую единичность, особенно в пределах предметно организованного пространства. Если физические, объективные, компоненты, соседствующие с культурой, невозможно подчинить унификации и нивелировке, то с социальными внутрикультурными величинами это вполне осуществимо, причем в направлении возрастающего единства и массовидности. Об этом можно не догадываться до тех пор, пока не попадаешь в мир, где правит единичность, пусть стандартизованная, пусть несколько безликая, но автономная: жилье и транспорт, очередь и медицинское обслуживание стирают наши индивидуальные телесные границы, даже самые интимные наши проявления становятся достоянием других людей или имеют все возможности стать таковыми. Человек оказывается лишенным себя, то есть своего личного места, компенсируя это безмолвным либо громогласным криком, словесно убеждая себя в том, что он существует. Источник индивидуального самоподтверждения находится внутри и оттуда же изымаются инструменты его реализации, иногда не имеющие ничего общего с действительностью. Иначе происходит это у человека, попадающего в пространство немецкой культуры. Показательным будет здесь, например, сравнение начала рабочего дня: наш распорядок известен, не будем описывать его подробно, прислушиваясь к гудению лифта и радио за стеной. Там - умывание над собственной,индивидуальной раковиной (даже в семьях со средним достатком их, как минимум, две), а то и в собственной, отдельной, просторной, ванной комнате, так сказать, святом святых, средоточии комфорта, тепла, разнообразных мелких приспособлений, облегчающих твою, индивидуальную, ненапоказ совершаемую, жизнь; тщательное наведение, или подтверждение, собственных телесных, кожных, ароматических, одежных и так далее - границ, главным образом, для самого себя, ведь мало кто вторгнется потом в их пределы: поездка на работу в автомобиле, и следовательно, свой климат, музыка, снова запах, скорость, металлическая прочная оболочка, которая почти идентифицируется с телом. Если это метро или поезд, то в них предусмотрено гораздо больше обособленных и разных уголков, на разные вкусы и привычки. Пространство разделено перегородками, прозрачными, но осязаемыми, а также подлокотниками кресел, конфигурацией мест для сидения: на двоих, на четверых, на одного, лицом к проходу.

В поезде маленькие кожаные полукружья в изголовьях кресел препятствуют проникновению в другую жизнь, скошенный любопытный глаз упирается в них. Собственно говоря, привычки к наблюдению другого тоже нет, нет ни только назойливого любопытства, но часто и интереса. Самодостаточность и спокойное, несколько надменное в себе, равнодушие к другому - как другому подобному месту в пространстве. Индивидуализм уживается с обезличенностью, важна территория, ее бесспорность,а не ее окраска и интонация. Конечно, это не устраняет из жизни некоторые особенные сферы, где все строится на подаче себя, на преподнесении, соблюдении регламента и т.п., но за пределами этих, можно сказать игровых, сфер все снова становится на привычные места, даже на уровне жизненного ритма одного и того же человека. Доминирует подтверждение себя внешним образом, через внешние оболочки, - при индифферентно-гедонистическом либо сугубо прагматическом отношении к ним.

Такая же "овнешненность" свойственна для немецкого восприятия времени, в конечном счете тоже размеренного и конечного. Жалобы на его нехватку, причем не времени свободного, а времени вообще, стали сегодня общей, по-видимому, интернациональной, чертой, обусловленной не столько реальной занятостью, сколько модой, пропагандой, масс-медиа, соображениями престижа. Но за сходством явлений стоит существенное отличие. Русский жалуется в условиях, когда его время непредсказуемо. В него может вторгнуться природная или хозяйственная стихия, внезапный гость или сонливость после обеда. Русский плывет в непредсказуемом, дискретном, с круговоротами и заводями, потоке, чаще всего никак не оценивая его формальные достоинства и недостатки, зато высоко ценя душевное содержание. Ему может не хватить время на дело, потому что его отвлекло что-то для души, о чем впоследствии не жаль: дело подождет, ничего с ним не случится. Немецким сетованиям тоже можно верить: жесткий ритм жизни, деловитость, занятость во многих союзах и организациях, неустанная забота о доме и семье выступают тому подтверждением. "Termin`ы" - говорят немцы, порой кокетничают их количеством: ах, срочные дела, приходится записывать на листочках бумаги, чтобы не забыть (услужливая промышленность подсовывает листочки на каждом шагу в несколько облагороженном виде, разных цветов и форматов, плюс фломастеры, маркеры, карандаши, блокноты, - не умеешь, и то начнешь писать. И окончательно потеряешь память, как мне представляется), прикреплять к зеркалу, дверям, холодильнику, и так много, много этих записочек, и у каждого члена семьи - свои. Termin`ы фетишизируются, против них не может устоять даже хваленое немецкое умение экономить. Они заявляют, что экономят на всем и во всем, они экономят бумагу в условиях экологического кризиса, о котором им рассказали газеты и в который они поверили, но при всем том с явным удовольствием чертят какую-нибудь закорючку на огромном листе и, комкая, бросают в корзину для бумаг. Мы в нашем неведении экономим больше.

На обговаривание Termin`ов тратится масса времени и усилий. Но о любом мероприятии, даже семейном обеде или встрече друзей принято договариваться загодя, за много дней, а то и недель вперед, о визите - за год. Жизнь организуется, немцы гордятся и чувствуют свое превосходство, когда говорят: Знаю, что буду делать такого-то числа такого-то месяца. Им не скучно. Потом Termin`ы приобретают статус незыблемых вешек, вдоль которых упорядоченно движется жизнь, их не отменяют и не корректируют, ради них откажутся от удовольствий или поездки, не проявят ни малейшей гибкости или изворотливости. Впрочем, внутри системы гибкость дает о себе знать. Высшее удовлетворение приносит подгонка нескольких Termin`ов подряд, один за другим, с корабля на бал, двадцать минут здесь, двадцать там и снова пора в дорогу. Если не верить на слово и понаблюдать, как именно проходят загодя запланированные встречи, будь то официальное заседание какого-либо общества, семейный обед или встреча друзей, то поражает удивительная неспешность вечно озабоченных и спешащих немцев при обсуждении проблем, ускользание от главного, уход в сиюминутные подробности и сплетни, чтение газет, еду, питье и так далее. Termin, личное достояние, подчеркивающее индивидуальность распорядка жизни и принимаемых решений, для постороннего непривыкшего глаза оборачивается пустышкой. Из двух запланированных часов по крайней мере полтора уйдет на пустяки, опять-таки при допущении, что пустяками это только кажется, - информационная насыщенность близка к нулю, на законный вопрос "зачем" никто не даст ответа - таков порядок. Пространство и время поразительным образом заполняются разреженным воздухом - субъективно, - поскольку никого, похоже, не интересует результативность визита или оценка вещи (человека, картины, машины. Исключение: витрина, магазин, с их особой, руко- и ного-водящей организованностью) в пространстве вокруг, критерием оценки становится сам факт встречи, констатация проблемы; и объективно, поскольку теряя свой смысл для другого, они лишаются внутреннего наполнения, проходятся-проживаются формально, словно бы по инерции, из потребности привычно: разреженно, но полностью, - занять целостный культурный хронотоп.

Представляется, что его организация направлена на формирование вполне определенного - и благого с точки зрения культуры - мотива, мотива достижения личного удобства, комфорта, причем на основе личного же выбора из ассортимента имеющихся вариантов. Столики в ресторане, рассчитанные на разное количество людей в компании и по-разному расставленные; невероятное количество холлов и вестибюлей в клинике, с искусственной зеленью и без оной, с пластмассовыми стульями или плетеными креслами, с тихими акварелями или веселыми абстракциями; устройство купе в скоростном поезде "Бендолино", где, помимо традиционных, несколько кресел огорожены стеклянными перегородками и шторками - можно оставить раздвинутыми, а можно отгородиться от остального мира, - все это варианты одного и того же подхода к человеку. Культура постоянно подтверждает свое внимание к его индивидуальному месту и дает возможность выбора. Углубления в стойке вокзала или сберкассы, рассчитанные на одного человека, выделенные цветом, металлическими стойками или канатиками, не сформируют эгоцентриста, но лишний раз подтвердят полномочия индивида на его место в пространстве. Разговор со служащим при таком устройстве его рабочего места тоже теряет общественный характер, это беседа среди множества людей, содержание которой не становится достоянием множества. Очереди, к которым стихийно тяготеет русская культура, это выражение борьбы за место под солнцем - при одновременной утрате собственных границ, размывании "Я", как психическом, так и физическом, - продолжение жизни коллективного субъекта, начинающего день в панельной многоэтажке и общественном транспорте, отсюда: единство слушания и единство ответных реплик служащему. Слава богу, очередей становится меньше, но, думаю, наша устойчивая патриархально-иррациональная культура создаст новые феномены. Немец комфорта своего размещения и легкости выбора может не осознавать, но его отсутствие осознает мгновенно, всякое посягательство на незримо и явственно очерченные индивидуальные границы (почти никогда не совпадающие с границами индивидуальности) превращается в муку, приводит к тихим, но неуклонным попыткам восстановления привычных пределов. Бесконечные бытовые жалобы немцев, попадающих в наш хронотоп, проистекают не от изнеженности, как показывает опыт, во многих отношениях они непритязательнее, проще и крепче нас, - но от искажения индивидуального пространства и времени. От этого они действительно страдают. Перестроить сознание не хватает сил, их культура не научила их "флексибельности", самостоятельно выработать систему оценок новой реальности - тоже, ибо комфорт сужает и снижает креативные способности. Зато именно из своей, в том числе религиозной, культуры они выносят бесконечные терпение и  упорство, тщательное выстраивание бастионов, молчаливое сопротивление, следование привычному укладу, - все во имя отстаивания себя.

Разница ментальных и реальных форм организации пространства и времени может быть охарактеризована понятиями "теснота" - применительно к российскому хронотопу и "порядок" - применительно к хронотопу немецкому. Эти феномены проявляются в жизни культуры: историко-генетически, когда увязывают современность не только с прошлым, но с будущим; аксиологически, когда влияют на систему ценностей и оценок своей культуры; кроме того, подобно неким архетипам, они могут формировать мотивы поведения человека, в том числе им неосознаваемые, в том числе и за пределами своего культурного пространства.

Следующая ...

06.07.1994