Отношение человека к вещи и влияние вещи на человека в современном мире

Калугина Ольга, гр. 598

Содержание

1. Введение
2. Вещь старинная
3. Автоматика как модель всей техники
4. Псевдофункциональность : "штуковина"
5. Метафункциональность: робот
6. Таимая вещь: ревность
7. Заключение
8. Список литературы

Введение.

Прежде, чем углубляться в рассуждения и анализ такого понятия, как "вещь" и отношения к ней в определённый период времени ( автор в данной работе коснётся периода постмодернизма), было бы логичным рассмотреть характеристику этого периода в целом и понять, каковы причины того или иного отношения к вещи, какие настроения бытовали в общественном сознании людей в наши дни, и из нитей какого рода процессов, влияющих на это сознание сплетается это сложное понятие.

Для начала обратимся к словам Л. Фейербаха, который писал в предисловии ко второму изданию "Сущности христианства", что «наше время... предпочитает образ - вещи, копию - оригиналу, представление - действительности, видимость - бытию... Ибо для него священна только иллюзия, истина же профанна» [Фейербах Л. Сущность христианства. Предисловие ко второму изданию. М, Мысль, 1965]. Эта мысль очень кратко и точно характеризует ту эпоху, рассмотрению которой и посвящена данная работа, эпоху многоликого постмодернизма, переросшего из направления в художественной культуре прошлого века в массивный этап, направленный курс социального и культурного развития Западной Европы в частности и всего мира в целом.

Данная работа ставит перед собой задачу выявить характер отношений типа  "человек-вещь" в контексте современности. Что же касается довольно противоречивого так называемого пост-постмодерна, подпериода, который начался в 90х годах XX века - нужно отметить, что он по праву в данной теме будет выделен обособленно, так как примерно с этого времени роль повседневной вещи постепенно начинает выходить за рамки чисто функциональные. Повышенное внимание к вещи обусловлено ещё и тем, что теперь под влиянием различных факторов, которые будут рассмотрены автором позже, вещь начинает рассматриваться как определённая форма межличностного взаимодействия, происходит некий поиск новых смыслов в вещи как таковой. Можно предположить, что отношения в системе человек-вещь в современном мире способны проецироваться в систему "человек-человек", речь идёт о вещественном, потребительском, так сказать, внеэмоциональном отношении человека к человеку. С другой стороны, именно эмоциональная  сторона души человеческой, а так же множество вещей, близких по утилитарной функции, требуют внесения системы человеческих отношений в систему "человек-вещь", то есть персонализации, одушевления отдельной вещи, наличия её художественного образа с целью выбора подходящей конкретной личности.

Таким образом, мы можем наблюдать в наше время удивительный процесс слияния живого и неживого, взаимопроникновение плодов технического прогресса и тонкости личностного индивидуального мира  с целью создания единого целостного социально-культурного пространства. Ведь в рассмотрении этой системы традиционным считается антропологический подход, который, в свою очередь, не является абсолютно верным и точным, ставя в центр человека в качестве потребителя или создателя, выполняющего роль субъекта. Он же является и объектом, попадая под влияние жизненной среды, созданной из вещей, выбранных им. Не только человек моделирует среду, но и среда  выступает в качестве активного фактора, который, в свою очередь, изменяет человека,

способствует формированию того или иного типа личности. Получается, что вещь, выступая в качестве отдельно взятого элемента культуры, по своей природе дуалистична. В ней гармонично сочетается материальное и духовное, и это самое духовное начало оказывает на человека культуроформирующее воздействие, в зависимости от принадлежности вещи той или иной личности, с устоявшимися взглядами на жизнь и атмосферу, которую эта личность создаёт, наполняя пространство выбранными вещами. Необходимо отметить также, что та область знания, где человек выступает в качестве объекта, ещё полностью не изучена, соответственно, остаются открытыми многие вопросы, именно поэтому специалистам различных областей ещё есть над чем работать.

Вещь в период пост-постмодерна обрела новые смыслы: вещь- как отражение статуса личности в обществе, отношение к окружающим людям и в целом к обществу. Вещь может рассматриваться также и как  регулятор настроения и эмоционального состояния, не только за счёт цвета но и собственной формы.

Именно поэтому выбранная  тема является острой и актуальной в реальном времени.

М.М. Бахтин подчеркивал: «Задача культурологии состоит в том, чтобы вещную среду, воздействующую на личность, заставить заговорить, то есть раскрыть в ней потенциальное слово и тон, превратить ее в смысловой комплект мыслящей, говорящей и поступающей (в том числе и творящей) личности»( Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. - М, 1986. - С. 387.)

Итак, переменная отношения к вещи в выбранном историческом контексте привлекает к себе внимание самых различных специалистов не только из рядов дизайнеров, стилистов, декораторов, но и экспертов в области социальной психологии, социологии, антропологии, культурологии и философии.

Поздний постмодернизм диктует свои правила отношения к вещи. То, что раньше было лишь милой причудой, сейчас, на стадии серийно-инструментальной превращается в инструмент деструктуризации бытового сознания, наполненного обилием деталей и смыслов. В нашей урбанизированной цивилизации всё быстрее новые поколения продуктов, приборов, в сравнении с которыми человек выступает как существо устойчивое, бытовые вещи стремительно размножаются, увеличиваются потребности общества, производство диктует продолжительность жизни каждой вещи. Количество вещей и их видов можно было бы сравнить с многообразием видов животного и растительного мира.

У Зигфрида Джидиона ( "Mechanization takes command, 1948), который слагает эпопею технической вещи, её техническая эволюция подвергается у него рассмотрению с функциональной, структурной и формальной сторон, констатируются изменения в социальных структурах, связанных с технической эволюцией, но практически не даётся ответа на вопрос, каким образом вещи переживаются, каким нефункциональным и психологическим потребностям они отвечают, на какой культурной системе основывается их существование. Именно на такие вопросы и предстоит ответить в данной работе.

Каждый без исключения предмет быта человека тесно связан с несколькими структурными элементами, но при этом плавно перемещается от технологической структурности в сферу вторичных значений - то есть в систему культуры. Бытовое окружение является абстрактной структурой, так как в нём умудряется уживаться невероятное множество вещей, различных по своей функции, и только отдельная личность, исходя из своих потребностей, заставляет их сосуществовать в едином малосвязном контексте, характеризующимся набором порой не просто разных, но и противоречащих друг другу функций.

Но современность находит своеобразный выход из этой ситуации: она не пытается разрешить эту несвязность и противоречие, а вместо этого отвечает на новые потребности новыми вещами. Таким образом, каждая вещь отвечает своей функции, но противоречит единству целого, порой в этом контексте начинает одновременно и отвечать своей функции и противоречить ей.

Кроме того, несвязность функций вызывает психологическую реакцию, то возникает живопереживаемая система бессознательных и культурных, а также практических потребностей, которая сама влияет на существенный технический строй вещей, ставя под вопрос их объективный статус.

Можно более наглядно сказанное ранее рассмотреть на простом примере. Кофемолка. Самое основное и существенное в ней - электромотор, получающий и преобразовывающий энергию элемент, менее объективна сама функция- она уже связана с потребностями того или иного человека- помол кофе, и, получается, совсем необъективным то, какой она формы и цвета. Та же самая структура - электромотор, может конкретизироваться в разных функциях. Но один и тот же фунциональный предмет может конкретизироваться и в различных формах - таким образом, рассуждения сводятся в область персонализации, того самого несущественного. Вещи же промышленного производства тем и отличаются от вещей ремесленного изготовления, что область их "несущественного" определяется не случайными потребностями заказчика и изготовителя, а она целиком систематизируется средствами современного промышленного производства, которое, в свою очередь, через это "несущественное" осуществяет свои собственные цели.

Такая сложность приводит ещё к одному интересному моменту: если исключить технические предметы, с которыми непосредственно человек (потребитель) никак субъективно не соприкасается, то оба уровня объективной денотации и коннотации (на этом уровне вещь получает психологическую нагрузку, поступает в продажу, персонализируется, вступает в обиход, присоединяется к системе культуры) -  в обществе производства и потребления не поддаются чёткому разделению.

Вещь старинная.

Существует целая категория вещей, которые нельзя отнести к вышеперечисленным, ни по свойствам, ни по функциям. Эти вещи старинные, уникальные, фольклёрные. Нельзя ни коснуться их в контексте современности, сейчас, когда люди выкупают их на аукционах за баснословные средства. Они относятся к вещам иного порядка, они призваны хранить память, ностальгию, а иной раз и указывать на статус человека в обществе. Но тем не менее, такие вещи тоже включаются в современную цивилизацию, имеют возможность наряду со всеми иными демонстрировать в обществе свою дуалистичную сущность. Как пишет Бодрийар в своей книге "Системы вещей" (Изд. "Москва",1995 год, с.61) : "Функциональность старинных вещей становится историчностью в вещах старинных, отнюдь не прекращая при этом нести функцию знака".  Старинная вещь становится мифологичной, она отсылает в прошлое и наврядли будет использована по её непосредственной утилитарной функции ( не считая, пожалуй, часов - это отдельная категория по Бодрийяру, да и не только). Такая вещь призвана означать свою функцию, но при этом она не декоративна. С помощью своей первоначальной функции в дальнейшем ей обозначается время. Время в понятии его отдельных знаков и символов. Такая вещь в любой период времени пережиается иначе человеком. Именно в этом  и состоит польза в практическом смысле бесполезной вещи. Такая вещь заключает в себе прошлое, на уровне воображаемого такой процесс способствует как бы устранению времени. Вещи старинные Бодрийяр называет мифологическими. Вещь функциональная обладает эффективностью, вещь мифологическая - завершённостью. утилитаризированная современная вещь не обладает прожитым бытиём. Можно связать жизнь вещей с человеческой жизнью ( человек - не тот, кто живёт сейчас, он тот, кто уже жил). Движение из настоящего вглубь времени, чем более старинны вещи, тем они сильнее отсылают человека к первоначалам, к природе, к "божественности". Люди начинают по-особенному относиться к старинным вещам ещё и потому, что вещь сообщает человеку, что когда-то она принадлежала некому знаменитому и могущественному человеку. Мифические вещи, на взгляд автора, снова возвращаются в настоящем времени в наш обиход. Был такой промежуток времени в XX веке ( в период  годов, налаживалось массовое производство вещей, на фоне технического прогресса появляется понятие "дизайн") , когда они забывались и были востребованы только отдельными личностями.

Сейчас же мода на классику превосходит все ожидания, такие вещи и их системы способны указать на статус человека в обществе. Что же касается вещей, стилизованных под старинные, по мнению автора, - в принципе, эффект получается сходный. Отпечаток времени они также в себе несут за счёт их стилистических особенностей, копирования и различной комбинации элементов того или иного стиля. Безусловно, такая вещь проигрывает  подлинной по смыслу, но имитация своё назначение в отражении времени на подсознательном уровне всё-таки выполняет. Подлинные мифологические единицы  актуальны для культурной психологии и социологии: происходит передача информации от неживого носителя смыслов (  которым может также выступать и музейная вещь, к примеру) к живому ( не просто отдельному человеку, но и целому поколению людей). М.М.Бахтин замечал: " чтобы вещную среду, воздействующую на личность, заставить  заговорить, то есть раскрыть в ней потенциальное слово и тон, превратить её в смысловой комплект мыслящей, говорящей и поступающей ( в том числе и творящей ) личности". (Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества.- М. 1986. - С.387.)

Подобный предмет говорит о том и воспринимается индивидуумом не просто аксессуаром или культурным знаком, в нём символизируется внутренняя трансцендентность, в среде, где живёт всякое мифологическое сознание, такая деталь оказывается эквивалентом моего Я, вокруг неё начинает организовываться остальной мир.

В рамках частного быта мифологические вещи образуют приватную, так сказать, сферу. Человек относится к ним, как относится к предкам, он просит у них  защиты от времени, как у заступников.

Отличие функционального предмета от мифологического заключается в небытийности первого: он реален, он здесь и сейчас. Поэтому он скуден, невзирая на его качество, цену, престижность. Мифологический же предмет максимально значим, но минимально  функционален. В житейской обстановке эти две категории вещей способны уживаться в единой системе и являться взаимодополняющими, несмотря на внутреннюю  противоположность. Дуальность вещей создаёт помимо синхронии и диахронии дополнительную реальность - анахронию.

Автоматика как модель всей техники.

Автоматика заключает в себе понятие торжествующего механицизма и мифологический идеал современной вещи. Поэтому автоматика воспринимается как модель всей техники.

Функционирование техники становится менее простым, ставится в зависимость от электроэнергии, черпаемой из внешнего источника, то есть технически здесь имеет место усложнение, которое представляется как знак прогресса и современности. Это можно проиллюстрировать простым примером из книги Ж. Симондона (цит.соч., с.26): с устранением заводить автомобиль механическим путём при помощи рукоятки функционирование усложняется от энергии от внешнего, по отношению к аккумулятору, источника.

Таким образом, получается, что мерилом совершенства той или иной машины является прямая пропорциональность её автоматизации.

Но пока вещь автоматизирована не полностью (чисто с практической точки зрения) её структура открыта для переделки, изменения, в то время как автоматизированная вещь превращается в технически совершенную и закрытую. Казалось бы, автоматизированная вещь приобретает смысл функционального излишества, превращающего потребителя в бездеятельного зрителя. Но это не совсем верно: современные технологии развеивают миф о прекрасной мечте полностью автоматизированной вещи, они оставляют место для некой неопределённости, что делает такого рода вещь - машину, восприимчивой к вмешательству извне. Этот процент открытости и предполагает наличие человека, возможность его вмешательства в её механизм, так как такого рода объекты созданы человеком и для него.

Поскольку вещь как продукт технического прогресса работает "сама", человек  в своём сознании способен воспринимать её как самодеятельный индивид.

Такие чувства порой превосходят всяческие ожидания, антропоморфизм занимает позицию лидерства. В качестве примера можно рассмотреть автомобиль: в своей функции транспортного средства, он всё с большей силой проецирует на себя образ человека. Это проявляется в эргономичность форм, очертаний, внутреннего устройства. Что же касается другого вида вещи, вещи как сложного технического механизма, здесь имеет место сверхструктурная функция, на изделие проецируются уже не жесты, потребности человека, а самостоятельность его сознания, его способность контроля и индивидуальность. На сегодняшний день, избавившись от излишних человеческих значений, вещь берёт элементы своей новой мифологии в своём собственном техническом существовании ( на вещь проецируется сознание). Но путь развития автоматизации по-прежнему предполагает наличие человека, его формальной сущности и бессознательных желаний.

Делая же вещи многофункциональными и автоматизированными, человек демонстрирует свою значимость в техническом обществе, значение универсальной чудо-вещи. В этом плане автоматизация и персонализация не противоречат друг другу. Получается что "автоматика - мечта о персонализации, осуществляемая на уровне вещи" (Бодрийяр Системы вещей М.1995 год, С.94.)

В этой же главе необходимо рассмотреть обособленно такую вещь как компьютер, так как именно он является вещью, относительно недавно появившейся в жизни людей, но занимающей в ней одно из главных мест.

Хакеры разделяют чувственное и рассудочное начало, плоть и машину. Управление машиной гораздо более масштабно, чем управление живым существом. Благодаря же моделирующим  возможностям машины такое управление сообщает человеку чувство власти , собственного превосходства над машиной (вещью). Мир вещи в таком случае воспринимается человеком более совершенным, чем мир живой. Культура хакеров - это культура не- чувственности. Введение технических категорий в жизнь общества и в его культуру - в частности с использованием микроэлектроники- можно проследить путём изучения языка повседневной жизни: "Я сильно загружен", например (фраза явно взята из области машин). Данный процесс, описанный Гансом Фрайером ещё в 60х годах XX века, усилен возрастающим внедрением компьютерной техники в жизнь современного человека.

Человек воспринимает техническую вещь как разумную машину, так как она  способна на выполнение ряда интеллектуальных операций, таким образом призывая человека в диалоге с собой исполнять роль также разумной машины. И именно здесь личность сталкивается с проблемами довольно серьёзными в тех областях, где они не могут разрешаться по подобию техники. Эти проблемы  возникают в сфере межличностных отношений: супружество(выбор партнёра в браке), рождение человека(искусственное оплодотворение). По мнению Козловски, "техническое мышление с его расчётом оптимальных величин достижения цели и параметров окружающей среды делает невозможным экзистенциальное решение"

Расчёт теоретический, поиск необходимого решения по образцу компьютера должны избавить от жизненного выбора и обязательств. Также этот перенос общения с вещью на отношения людей приводит к опасным иллюзиям власти над людьми, впрочем как и однозначность компьютерных операций могут сомнительным образом повлиять на сферу межличностных отношений.

Однако рассматриваемая вещь может оказать и полезное действие на развитие культуры. Она может предоставлять нам информацию о шаблонности в повседневной жизни и работе, освободить человеческое время именно для человеческих отношений. 

Псевдофункциональность : "штуковина".

Каждая вещь такого рода обладает способностью выполнять функцию, но если у иных вещей функция чётко определена, то "штуковина" остаётся неопределённым членом функциональной парадигмы, имеющая при этом свойство некой безымянности (не понятно, для чего служит). "Штуковина" - такая вещь, которая оторвана от своей функции, в ней скрыт как будто только психологический образ воображаемой функциональности.

Рассуждая о том, что же такое эта "штуковина", об отношении человека к ней, можно придти к выводу, что огромное множество вещей попадают под это понятие. Необходимо отметить, что чем больше появляется таких бытовых мелочей, тем огромнее проявляется дефицит понятий, язык отстаёт от обновляющихся структур. Допустим, "машина" как понятие укоренилась в качестве термина, называющего вполне конкретную вещь,"штуковина" же включает в себя всё то, что по причине своей специфической специализации не поддаётся  никакому наименованию, уходя в сферу мифа. Получается, что в цивилизации, где множество безымянных вещей, человек становится менее устойчив к мифологии, чем в цивилизации, где все вещи знакомы, и каждая носит своё имя. По словам Ж.Фридмана, мы живём в мире "воскресных водителей" - людей, которые никогда не заглядывали в мотор своей машины и для которых в функционировании вещи заключена на только функция, но и тайна. "Машина" и "штуковина" взаимно исключают друг друга, ибо представляют собой понятия разнопорядковые. "Машина"- форма совершенная, а "штуковина" - форма вырожденная.

Человеческое восприятие "штуковины" таково, что она бессильна в плане реальности, зато всесильна в воображаемом.

Предположим, какая-нибудь машинка для извлечения косточек из фруктов или приспособление для сушки шляп и зонтиков, к примеру, может быть, и не абсолютно практичны, зато они целиком и полностью соответствуют вере человека в то, что на каждую возникающую потребность находится возможность механизации, что любая (!) трудность может быть преодолена с помощью какого-то определённого приспособления, вполне рационального, но для чего предназначенного - в сущности неважно. Для такой вещи - весь мир - объект оперирования. В этом есть миф  "штуковины" и её тайна. Погружая человека в мечту о функциональности, одновременно эта мифология мистифицирует и вещь, погружая её внутрь психики человека. Человек устроен следующим образом: он спокойнее воспринимает вторжение вещей в мир межличностных отношений, зато менее восприимчив к абсурдному вторжению человеческих факторов в техническую революцию.

Привлекательной для человека "штуковина" становится в области бессознательного. Она мыслится функционально обоснованной и приспособленной, но к чему? Схема технической законченности мира проецируется на сексуальную завершённость субъекта. Таким образом, каждая вещь в какой-то мере "штуковина". Там где заканчивается её утилитарная функциональность, начинается функциональность либидозная. Как только вещь утрачивает своё практическое применение, она перемещается в область психической практики.

В псевдофункциональных вещах происходит абстрактное определение функционирования, этим они связаны с проективно-фаллическим комплексом могущества.

Нужно отметить, что вещи только в реальности ограничены только одной чёткой функцией, напротив, в психике их функциональности не предела. Если вещи и выходят из-под практического контроля человека, то от контроля воображаемого им никогда не уйти. Возможно, сложится новый тип воображаемого и на смену анимистским и энергетическим структурам придёт новый вид структур - кибернетические, в которых центральным мифом будет миф не об абсолютной функциональности и не об абсолютной, а миф об абсолютной соотносительности мира.

Сегодня у многих людей бытовая сфера ещё разделена на эти три сектора: стенка,   автомобиль и магнитофон умудряются существовать в быту одной семьи, являясь абсолютно различными по как способу своего воображаемого существа, так и по способу технического.

Не важно, как бы ни функционировала вещь, человек переживает это, как своё функционирование, он проецирует себя в неё, даже если она является абсурдной как в случае со "штуковиной". Тогда при таком раскладе имеется у человека одна формула, немного комическая "это может пригодиться", несмотря на то, что вещь, как правило, служит для чего-то определённого, но получается в итоге и ни для чего, и для всего сразу, чтобы потом "могла пригодиться".

Метафункциональность: робот

Постепенно с развитием технических возможностей, медленно, но очень уверенно входят в обиход человека роботы. Являющиеся сверхвещью, созданные фантастикой, они  способны к выполнению любой работы без контроля человека над этим процессом. Человечество, казалось бы, только и стремится к созданию умных машин. Теперь человеку можно забыть об уборке квартиры, к примеру, роботизированная техника сама способна придти в движение и сама может остановиться . Предначертанный путь бесконечного  совершенствования своей функции,  вплоть до полной автоматизации не столько воплощает  путь создания будущей техники человеком, сколько обусловлен его психологией.

По мнению Бодрийяра, такой миф о роботе вбирает в себя все пути бессознательного в мире вещей.

Робот выступает в качестве завершения воображаемого в форме функциональности. Своим металлическим корпусом, своими механизированными движениями он является знаком человека, но в техническом воплощении, а имея  плавные, сходные с человеческими, движения, он вызывает, скорее, страх.

Человек же, воспринимает его как символ функционализированного и персонализированного мира то есть символом, который воплощает предельную силу человека, но не тождество с ним.

В результате новейших технологий и невероятной работы учёных, робот становится функциональным двойником человека, но, уподобляясь ему, он всё равно остаётся вещью, то есть рабом.

Он может обладать многими достоинствами, кроме одного, отличающего человека от роботов - гендера. В результате, сексуальность порабощена, от неё остаётся лишь множественная функциональность, воплощаемая в похожей на человека вещи, способной покорить весь мир, но покорной человеку. Он испытывает чувство гордости за эту вещь, созданную им. Итак, тенденция человека совершенствовать любую вещь до состояния робота приводит к удовлетворению своей бессознательной  психологической функции. На данном этапе эволюция робота может считаться законченной, так как эта вещь по отношению к живому существу человеческой личности закрепилась в своей человекообразности и собственной функциональной абстрактности.

Одновременно это означает и конец активной сексуальности, ибо она, переносясь на робота, становится в нём пассивна, обезврежена. Мир научной фантастики, получивший  развитие в 80-90х годах прошлого века, - мир бесполый.

Робот - это раб, а мотив раба всегда связывается с мотивом бунта. В научно-фантастических произведениях нередко происходит восстание роботов.

Это касается не только литературы, но и кино: бунт роботов можно наглядно пронаблюдать в одном из довольно бюджетных и очень раскрученном фильме "Звёздные войны. Эпизод второй.

Атака клонов." Робот добр и коварен, пока он в оковах и под контролем человека, но зол, будучи сильнее этого контроля. Именно поэтому человек с полным основанием боится той мощи, которую он заключил в свой образ. Человек оказывается во власти своей собственной психики, встречая на своём пути двойника, наделённого его, человеческой, энергией, а из преданий известно, что возникновение двойника порождает смерть. Возможны, как правило, два сюжетных исхода: либо человек находит способ обуздать силу робота, или заключённый в роботе силы разрушают сами себя. Мотив саморазрушения вытекает из его бунта. К этому великому научно-фантастическому сюжету- самоубийству или убийству вещи- приводит такое модное представление, именуемое "хэппенинг" (буквально означает "событие"), который можно охарактеризовать как сеанс разрушения и уничтожения вещей, ритуально обоснованное сожжение, в рамках которого вся перенасыщенная цивилизация празднует свою гибель и полнейший декаданс.

Конкретно в США мода на "хэппенинг" сделала его коммерциализированным. В продаже имеются сложные механизмы с зубчатыми колёсами, шестерёнками, рычагами - всё это лишь никому не нужная функциональность, имеющая особенность после некоторого времени действия внезапно самоуничтожаться, ломаться. Люди преподносят друг другу в качестве подарков такие вещи, а их самоуничтожение ознаменовывается дружескими вечеринками.

Таимая вещь: ревность

На фоне множества возможностей выбора той или иной вещи, не уступающих друг другу по ни по каким показателям, страсть к вещам порой выливается в чистую ревность, которую хозяина вещи удовлетворяет та ценность, которую эта вещь могла иметь для других и которой он их лишает. Таким комплексом ревности может регулироваться и обычный рефлекс собственника. Механизм работает по схеме, заставляющей утаивать красоту, а потом наслаждаться ей в одиночестве.

Таимая вещь, по Бодрийяру, обретает особую ценность уже от того, что её таят, объективная ценность может быть не великой. Человек никому не даёт свою машину, свой "Паркер", к примеру, так как для него эти вещи нарциссически эквивалентны его "я". В образе вещи ревнивец таит собственное либидо, пытаясь спрятать и защитить его. Таким образом, в коллекционерстве разряжается страх смерти. То, что коллекционерство есть игра со смертью и в некотором смысле сильнее самой смерти, можно наблюдать в забавной истории Тристана Бернара. Один человек коллекционировал своих сыновей законных и незаконных, от разных браков, приёмного и найденного. Как-то раз он собрал их на пир, и тут один из его друзей отметил, что не хватает сына рождённого посмертно. Тогда коллекционер, повинуясь своей страсти, зачал нового ребёнка с женой и покончил жизнь самоубийством.

Коллекционер - не какой-то обособленный, свойственный лишь для нашего времени тип личности человека, они существовали, наверно, всегда, но в контексте современности нужно отметить их самих и их отношение к вещи, или к вещам.

Заключение.

На данный момент ни одна вещь не предлагается потребителю в виде одного типа - это и есть одно из отличий, характеризующих наше время. В нашем индустриальном обществе человеку "априори" даётся право выбирать как знак формальной свободы личности. Там, где вещь существует в едином варианте -это знак дефицита, предшествующего обществу потребления. Для современного общества данная стадия может иметь место только как временная. Поскольку покупатель имеет широкий спектр возможностей, то он не просто выбирает и приобретает нечто необходимое, но и имеет возможность личностно вовлекаться в нечто трансцендентное вещи. У людей нет возможности не делать выбора, покупать вещь только ради её утилитарного применения. Наша свобода выбора заставляет нас волей-неволей вступать в систему культуры.

Однако, выбор этот лишь кажущийся: человек переживает его как свободу, но меньше ощущает, что он навязывается с помощью рекламы, того, что "модно", а что - нет. В итоге получается, что общество навязывает личности свою власть. Покупая ту или иную вещь, человек утверждает свою личность, но даже самим фактом своего выбора он связывает свою судьбу с экономическим строем в целом.

Приумножая число вещей, общество переносит на них способность выбора. Понятие персонализации имеет смысл более обширный, чем  рекламный приём внушения, это идеологическое понятие всего общества в целом, которое через инструмент - персонализацию - нацелена на интеграцию вещи.

Вещь внедрилась в душу человека и приобрела там фиксированную устойчивость. Потребители со времён промышленной революции никак не дойдут до равенства с вещами.

В данной работе автор попытался раскрыть взаимоотношения человека и вещи в современном мире. Сделать это было бы не так просто, если бы не были выделены некоторые фундаментальные категории вещей, в рамках которых уже и рассматривались взаимодействия и отношение человека к вещи и, наоборот, то, как вещь способна влиять на человека. Безусловно, этот анализ на выявление характера отношений можно ещё достаточно

долго продолжать, в рамках же этого реферата рассмотрена лишь часть основных категорий вещей, характерных исключительно для современного мира. Ещё этот период относится к постмодернизму, но выделяется отдельно как пост-постмодерн ввиду своих специфических особенностей. Вещи, которыми владеет человек, приближают потребителя к бесконечной свободе обладания другими вещами, но эта ситуация не предполагает никакого выхода, поскольку именно им и питается абстрактная недостижимость модели. По сути, модель - идея, внутрисистемная трансцендентность, способная к бесконечному прогрессу, убегая вперёд, отождествляется в систему и становится неуловимой. Нет шанса, что модель превратиться в серию, не будет заменена при этом иной моделью. Взаимоотношение  человека с вещью и влияние вещи на человека автор попытался продемонстрировать на конкретных примерах, но опираясь на литературные источники.

Наше общество выдвигает ещё одну особенность, помимо безграничных возможностей выбора, а также рекламы, которой не было раньше, и которая вошла в наш обиход сравнительно недавно - кредит. Сегодня вещи приобретаются, ещё не будучи заработаны, предваряя собой воплощённую мной сумму трудовых усилий, их потребление как будто опережает их производство. Вещи, таким образом, стесняют свободу личности в другом: пока они не оплачены, они "висят" "над душой". Человек не соотносится через них с семьёй, традициями, зато оказывается в соотношении с обществом в целом и отдельными его инстанциями (финансово-экономическим строем, веяньями моды). На протяжении долгих веков поколения людей сменялись в окружении одних и тех же вещей, которые переживали своих владельцев, а теперь в пределах жизни одного человека сменяются целые поколения вещей. В иное время человек был мерой всех вещей, теперь же вещи сообщают человеку свой ритм, внезапно появляясь, приходя в негодность или же, не успев состариться, уступают место другим. Последний аспект ярко демонстрируют мобильные телефоны, эволюция которых происходит с бешеной скоростью, а многообразие появляющихся моделей и рекламы оных начинает попросту разъедать человеческую психику. Реклама как празднество, позитивность, она, скорее, сама потребляется, чем управляет потреблением. Она - неотъемлемая часть современного мира и тесно соприкасается с рассматриваемой в этой работе темой. По мере обретения человеком благосостояния, первым требованием каждого индивида становится, чтобы кто-то занимался его желаниями, заключая их в образы.

Реклама как раз и выполняет эту функцию - пустую, в какой-то мере несущественную, но тем более глубоко необходимую.

Список литературы:

1. Бодрийяр Ж. Системы вещей. Москва. 1995 г.
2. Козловски П. Культура постмодерна.
3. Рахманкулова Д.В. Автореферат «Вещь как мера культуры человека». Нижний Новгород. 2005 г.